У нее был готов ответ на любой вопрос, и тетка в конце концов успокоилась.
Близнецы всю дорогу молчали, хотя порой о чем-то перешептывались и хихикали.
Это были красивые девушки, почти неотличимые друг от друга; светловолосые и голубоглазые, белокожие и розовощекие, они являли собой превосходный образец настоящих англичанок. Но при этом отличались непроходимой глупостью, хотя это мало кто замечал.
Казалось, их не интересовало ничего на свете, кроме них самих. Даже молодые люди, которых заманивала для них генеральша, строго следившая, чтобы те обладали достаточно громким именем и внушительным состоянием, слышали от барышень Осмунд только односложные ответы и бесконечные девичьи смешки.
Однажды Азалия случайно услышала, как одна дама, считавшаяся приятельницей генеральши, ядовито заметила:
— У них один умишко на двоих, при этом совсем крошечный!
Девушка не могла не признать справедливость этого высказывания. И все-таки она любила своих кузин, да и они всегда хорошо к ней относились.
В новых дорожных платьях розового цвета, весьма элегантных, а также в отороченных мехом жакетах и капорах с завязанными под подбородком атласными лентами они выглядели необычайно привлекательно.
Рядом с ними Азалия особенно остро сознавала собственный жалкий вид.
Из старых платьев Виолетты и Маргариты не нашлось ничего подходящего, что она могла бы надеть в дорогу, и леди Осмунд, всегда старавшаяся экономить на племяннице, отдала ей собственное дорожное платье и жакет, которые ей чем-то не нравились.
Они были коричневого цвета, наспех подогнаны по тонкой фигурке девушки пришедшей на дом портнихой, и, хотя Азалия исправила небрежную работу своими искусными руками, что можно было поделать с унылым, землистым цветом? Из-за него лицо ее казалось нездоровым, а фигура бесформенной.
«До чего же оно безобразное! — ужаснулась Азалия, увидев платье перед отправлением. — Как я его ненавижу!»
Ей до боли захотелось иметь собственные красивые платья. Она с тоской вспомнила свои яркие наряды из нежного шелка и прозрачные газовые шарфы, какие любила носить и ее мать.
В них Азалия выглядела совсем по-другому: кожа сияла нежным светом, подобно слоновой кости, в волосах мерцали синие и лиловые огоньки, вечерами казавшиеся порождением лунного света.
А сейчас у Азалии было лишь это нелепое коричневое одеяние. Подниматься на борт корабля при мартовском ветре и дожде в одном из тех тонких линялых платьев, что достались ей от Виолетты или Маргариты, было просто немыслимо.
«Все равно никто на меня не посмотрит, — рассудила Азалия, — к тому же я буду постоянно занята».
Но она не могла предвидеть, что предстояло ей в дороге.
Леди Осмунд ясно дала понять, что если она хочет ехать вместе с ними, то должна будет исполнять обязанности горничной для всех троих.
— Мне следовало бы отправить тебя в каюте второго класса на нижней палубе, — заявила она племяннице, — но тогда ты не сможешь приходить к нам. Так что, считай, тебе невероятно повезло, раз ты можешь ехать первым классом.
— Спасибо, тетя Эмилия, — ответила Азалия, зная, что от нее ждут именно этого.
Однако, когда она увидела свою каюту, чувство благодарности мгновенно пропало.
Каюты леди Осмунд и ее дочерей выходили на палубу первого класса. Просторные и светлые, они были и обставлены приличествующим для важных особ образом.
А в очень тесной каюте Азалии даже не оказалось иллюминатора. Эта каморка явно предназначалась для прислуги либо, если судно не было заполнено пассажирами, для хранения припасов.
Но она спокойно сказала себе, что все это не имеет значения, поскольку безобразная «Орисса» со своими двумя чуть наклонными трубами, придающими ей нелепый вид, рассекает своим тупым носом волны и везет ее в Гонконг.
Азалия недавно убедилась, что пароходство гордится своими судами и всячески их рекламирует. На столе у дяди как-то раз появилась брошюра, из которой девушка узнала, что двигатели работают «настолько плавно и неслышно, что трудно даже поверить, что корабль движется».
А еще на борту имелся орган, картинная галерея и библиотека из трехсот томов!
Вот туда, сказала себе Азалия, она сходит в первую очередь, как только представится возможность.
Леди Осмунд горделиво прошествовала по сходням «Ориссы» с таким видом, будто являлась самой важной персоной на судне.
Она важно сообщила помощнику капитана, что готова осмотреть предназначенные для нее каюты и надеется, что они ее устроят.
Далее леди Осмунд поинтересовалась, находится ли на борту лорд Шелдон, и была весьма раздосадована, обнаружив, что он еще не прибыл.
— Сам главнокомандующий поручил его светлости заботиться о нас, — сообщила она помощнику капитана. — Попросите лорда Шелдона заглянуть ко мне, как только он поднимется на борт.
— Непременно, миледи, — ответил тот.
Он осведомился о прочих пожеланиях леди Осмунд в такой почтительной и вежливой манере, что ее светлость в конце концов снизошла и без возражений приняла предназначенные для семейства каюты.
Как только багаж был поднят на борт, Азалия, понимая, что от нее требуется, сняла жакет и капор и принялась распаковывать вещи.
Прежде всего она извлекла наряды генеральши и повесила их в гардероб, затем разложила на откидном столике черепаховый туалетный набор, украшенный золочеными вензелями.
После чего, вызвав стюарда и попросив его убрать пустые сундуки, стала распаковывать чемоданы кузин. Все это отняло у нее много времени.
Близнецы же вышли на палубу смотреть на отправление корабля, и вскоре стук двигателя заглушили свистки, звяканье гонгов и звуки оркестра, после чего судно медленно отчалило от пристани и поплыло по реке.
Азалия тоже была не прочь подняться на палубу, но сказала себе, что такой ее поступок, несомненно, вызовет у тетки раздражение и что уж лучше она поскорей развесит вечерние наряды сестер.
«Потом у меня еще появится время осмотреть корабль, — подумала она. — Интересно, что за книги в судовой библиотеке?»
В Батлесдон-Хаусе Азалия обшарила весь генеральский кабинет и обнаружила лишь одну-единственную тонкую книжицу, посвященную искусству Китая. Девушка положила ее в свой чемодан, надеясь, что ей удастся прочесть эту книжку во время плавания.
Из Индии в Англию Азалия плыла целых двадцать четыре дня. Но тогда горе поглотило ее целиком, и она ни о чем не могла думать, кроме смерти отца и предстоящей жизни в доме дяди, которого невероятно боялась.
Теперь же она не сомневалась, что все ее время уйдет на то, чтобы обслуживать семейство генеральши.
