В истории Мэри Уинтерс присутствовали элементы, которые неизменно возбуждали пресыщенную лондонскую элиту: плотское влечение и насилие. Город полнился слухами уже несколько недель, и по мере того, как день суда над Мэри приближался, в клубах все чаще вспыхивали бурные споры о подробностях этого дела, которые, впрочем, ни к чему не приводили, да и не могли привести.
– Мэри Уинтерс? – негромко переспросил Вейл голосом, в котором не осталось и следа недавнего сарказма. Теперь в нем чувствовался лишь легчайший оттенок любопытства, но, поскольку эта сплетня была первой, которая привлекла внимание Вейла, собеседники поспешили просветить его.
– Да, служанка, которая чуть не убила своего хозяина, – начал объяснять Олтон, но его заглушили протестующие голоса.
– Гувернантка, – поправил кто-то. – Она была гувернанткой.
– Нет никаких доказательств того, что она покушалась на хозяина, – отчетливо донесся до Вейла еще один голос. – Сама Мэри уверяет, что ей пришлось защищаться.
– Ну разумеется! – последовал пренебрежительный возглас. – Что еще ей остается?
– Торговец обнаружил, что эта женщина обворовывала его, чуть ли не вытаскивая еду изо рта его умирающей жены и сына, когда он уезжал по делам, – продолжал Олтон, не обращая внимания на протесты. – Само собой, Трейвик пришел в ужас и в порыве гнева пригрозил ей тюрьмой. Должно быть, Мэри до смерти перепугалась и в ту же ночь ударила его кочергой и бросила в камин. Говорят, теперь его лицо навсегда останется обезображенным.
– Так рассказывает сам торговец, – возразил виконт. – Жители деревни, которые знакомы с Мэри, говорят совсем другое. Прежде всего, откуда у нее на лице взялись следы удара?
– И каково же их мнение? – осведомился Вейл. Он даже не взглянул на виконта, и его пальцы, несмотря на лихорадочный стук сердца, небрежно поигрывали картой, взятой со стола. По иронии судьбы этой картой была дама червей.
– Они считают, что Мэри Уинтерс пришлось защищаться от домогательств Трейвика, – объяснил Солсбери. – Его жена недавно умерла, а сам он, по-видимому, человек непомерных и... весьма странных плотских аппетитов. Среди местных проституток он завоевал репутацию жестокого клиента. После смерти его жены гувернантка продолжала жить у него дома. У нее нет родных, ей не у кого просить защиты. Возможно, Трейвик надеялся, что останется безнаказанным или что старая дева охотно примет его знаки внимания, чтобы в конце концов стать замужней женщиной.
– Но она была одета, – напомнил кто-то. – Когда она прибежала в деревню просить о помощи, она была одета!
– А в спальне осталась разорванная ночная рубашка как доказательство против Трейвика.
– Она вполне могла разорвать ее сама, чтобы ввести суд в заблуждение.
Обмен репликами становился все запальчивее, каждый оратор выдвигал аргументы, которые повторял уже бесчисленное множество раз. Никто не смог бы объяснить, почему обстоятельства этого дела вызвали столь живой интерес.
– Если учесть, что ребенок молчит, – заявил Олтон, – становится ясно: случилось что-то страшное.
– Возможно, он видел, как пьяный отец пристает к любимой гувернантке?
– Трейвик и вправду был пьян – в этом не может быть сомнений! Констебль обнаружил у него в комнате пустой графин.
– Женщина вполне могла вылить его содержимое, чтобы избежать наказания.
– Но почему она была одета?
– А вы отважились бы пробежаться по деревне нагишом?
– И никто не знает, сумеет ли ребенок подтвердить ту или иную версию. Трейвик никому не позволил допрашивать его.
– И чем же все кончилось? – досадливо спросил Вейл. Властный голос герцога заставил спорщиков умолкнуть.
– Пока – ничем, – объяснил Олтон. – Обвинение в попытке убийства показалось местному магистрату настолько серьезным, что решение было отложено до судебного разбирательства. Суд состоится на этой неделе.
– Где же именно? – полюбопытствовал Вейл. Лицо герцога неуловимо изменилось, застыло, стало таким же твердым и холодным, как взгляд, которым он встречал тех, кто осмеливался нарушить его ревностно оберегаемое уединение.
– В Пенхерсте, – ответил Гарри Колдуэлл. Он знал больше остальных, потому что поместье его отца располагалось в тех же местах, где должен был состояться суд.
Губы герцога слегка дрогнули. От Пенхерста до его собственного поместья было не более сорока миль. Хотя поиски Мэри Уинтерс тогда не увенчались успехом, выходит, она ушла совсем недалеко от дома.
– Прошу простить меня, джентльмены, но мне предстоит путешествие.
Герцог поднялся. За ломберным столом он просидел несколько часов кряду, и тем не менее его черный сюртук, панталоны, шелковый жилет и белоснежный галстук выглядели идеально, словно их только что почистил и отгладил усердный камердинер. Поправив рукава, Вейл заметил удивление и любопытство на лицах джентльменов, стремившихся развлечь его беседой.
– Путешествие? – осторожно переспросил Гарри Колдуэлл.
– Да, в Пенхерст, – подтвердил герцог.
– Вы намерены побывать на суде над Мэри Уинтерс? – Этот вопрос вертелся на языке каждого из присутствующих, но только лорду Олтону хватило смелости произнести его вслух.
– Джентльмены, слухи лгут: Мэри Уинтерс отнюдь не беззащитна, – объявил Вейл.
Он вежливо склонил голову, сдерживая желание улыбнуться при виде отвисших челюстей потрясенных собеседников. Вспомнив, с каким пылом они обсуждали подробности скандала, он мог себе представить, как будет передаваться его заявление из уст в уста за обеденными и ломберными столами.
Пусть сплетничают, сколько пожелают, решил Вейл. Может быть, это придаст некое подобие смысла пустой болтовне, которой они обычно развлекаются. Конечно, тайну никто из них не узнает.
– Доброй ночи, джентльмены.
Завсегдатаи клуба в ошеломленном молчании уставились вслед герцогу Вейлу.
Мэри Уинтерс объяснили, что ее ждет, только потому, что она настойчиво задавала вопросы и не стеснялась переспрашивать. Она понятия не имела о том, как проходят судебные процессы, но, выслушав объяснения местного констебля, сразу обратила внимание на их многочисленные погрешности и поняла, что таким путем невозможно прийти к справедливому решению.
Она была подсудимой, а это означало, что она не сможет выступить в качестве свидетельницы. Значит, никто не узнает, что произошло на самом деле. Ее обвинили в преступлении, а это подразумевало, что преступление действительно было совершено. На суде предстояло выяснить лишь некоторые запутанные обстоятельства. Мэри спросили, желает ли она нанять адвоката, но она просто покачала головой – у нее не было ни гроша.
