— Я любила его, сколько себя помню, — прошептала она.
Матильда задумчиво кивнула.
— Понимаешь, это-то меня и тревожит. Ты всегда его любила.
Альруна удивленно уставилась на нее.
— И что это значит? — резко осведомилась она, из упрямства стараясь скрыть свое смятение.
— Что ты не должна оказаться просто веточкой на его могучем древе жизни, иначе ты зачахнешь.
— То есть ты не думаешь, что он мог бы тоже полюбить меня?
Матильда вздохнула.
— Возможно, он действительно скорбел по Эмме, но это чувство не было столь уж глубоким. Проблема не в том, что он не может полюбить тебя. Проблема в том, что он любит слишком многих.
Альруна промолчала. Ей хотелось бы что-то возразить на это, но она не хуже матери знала, что покойная Эмма не была ее единственной соперницей. Брак не помешал Ричарду содержать многочисленных любовниц, занимавших целый дом при дворе герцога. Некоторые из них уже родили ему внебрачных детей — сына Жоффре и дочь Беатрис, а если верить слухам, то скоро родятся и новые.
Матильда заглянула дочери в глаза.
— Не забывай, у тебя с Ричардом особые отношения, Альруна, не такие, как у всех остальных. И поскольку вас связывает многолетняя дружба, в его любви к тебе не может быть страсти. Удовлетворись этим, потому что ничего более ты не получишь. А если получишь, это лишь сделает тебя несчастной.
— Я не хочу, чтобы он любил меня как сестру.
— В этом нет ничего плохого.
Но для Альруны слова герцога стали смертным приговором. Все в ее душе противилось этому, и теперь девушке предстояло положиться на свое знаменитое упрямство не в том, чтобы преодолеть страх, но чтобы справиться с острой болью.
— Я вам всем покажу! — прошептала она.
Альруна сбежала, прежде чем мать успела что-либо возразить. Матильда не стала ее задерживать, лишь с тревогой посмотрела дочери вслед. Альруна чувствовала ее взгляд, ее любовь… ее сострадание. Девушка досадливо поморщилась. Сострадание — яд не лучше безответной любви. Нет, она этого не стерпит, она плюнет судьбе в лицо, увидит, как злость разъедает ее недоброжелателей, и тогда она позабудет, как ее сердечко разрывалось от боли.
Она не замрет от муки, вступит в беспощадный бой с самой собой, пока весь мир не увидит, что страдания только сделали ее сильнее. И что бы ни говорила ее мать, она не веточка на древе жизни Ричарда. У нее свое древо жизни, пышное, высокое, могучее. Ах, если бы только Ричард увидел это древо, полил его корни, и тогда бы на ветвях распустились почки и дерево бы расцвело. Ах, как прекрасны были бы его цветы!
Альруна прошла по задымленному коридору наверх, в башню Ричарда. Здесь все было серым, ни следа роскоши. На верхней ступеньке стоял какой-то мужчина, и Альруне показалось, что это Ричард, но затем она узнала его младшего брата Рауля. Он был ненамного старше ее самой, и от Ричарда его отделяла половина жизни, но жизнь его потрепала, и его шутки были злыми, как у старика. Конечно, Рауль слыл весельчаком, легко принимал удары судьбы, и из-за своего несчастного брака осознал, что судьба не всегда бывает к нам благосклонна, особенно к тем, кто верит в себя и относится ко всему легкомысленно.
— Что ты с ним такое сотворила? — со смехом воскликнул Рауль.
Альруна остановилась. Она не знала, что он имеет в виду. Собственно, возможно, он хотел поблагодарить девушку за то, что она позволила Ричарду немного развеяться, но смех Рауля звучал слишком уж глухо, в нем не слышалось радости.
Она взглянула на закрытую дверь и вдруг поняла, как Ричард мог бы избавиться от тоски. И этот способ нисколько не помог бы им сблизиться.
Она протиснулась мимо Рауля, помедлила, но затем, непоколебимая в своем решении стойко принимать любые горести, приоткрыла дверь, заглянула внутрь и тут же отшатнулась.
Рауль уже не смеялся. Улыбаясь, он погладил Альруну по руке.
— Отличная идея — отвезти его на конную прогулку в лес. Он всегда любил ездить верхом. Сложно поверить в то, как эта прогулка пробудила в нем жажду жизни. И не только.
В такие моменты Ричарду не хотелось пить эль или есть жаркое, нет, он звал к себе кого-то из своих любовниц. Они все выглядели и вели себя по-разному — светловолосые и брюнетки, пышки и худощавые, кокетки и скромницы. Но все они желали нравиться герцогу. Впрочем, для этого не требовалось особых усилий — знай раздвигай ножки.
Вот и на этот раз Ричард забавлялся с очередной девушкой. Он едва приспустил штаны, даже не позаботившись о том, чтобы раздеться. Альруне это показалось особенно обидным… и унизительным.
Она сжала кулаки, и ногти врезались в ладонь. С вызовом посмотрев на Рауля, она улыбнулась и пошла вниз по лестнице. И только выйдя из башни, она в отчаянии опустилась на колени и расплакалась.
Гуннора смотрела на мужчину, убившего ее родителей, и ничего не чувствовала. Не было ни страха смерти, ни печали, ни тревоги за сестер, ни тоски по родине, ни воспоминаний о столь короткой жизни. Она ничего не чувствовала, потому что этого и хотела. Ее взгляд упал на крест на его груди — темный, обагренный кровью, и на ум девушке пришла руна, которую она могла противопоставить этому символу.
«Иса».
Руна, обозначавшая лед. Она символизировала тишину и холод, ожидание и смирение — а если ее использовали, чтобы проклясть кого-то, «иса» ослабляла действие других рун, тупила мечи и убивала чувства.
Именно этого Гуннора и добивалась. Она ничего не могла поделать с нападавшим, не могла противиться, когда он наставил на нее оружие, не могла избежать его хватки. Но девушка могла опередить этого убийцу, могла уничтожить все чувства в своей душе, оставив лишь безжизненную оболочку. Она превратилась в лед, точно такой же, как у них на родине. Там они танцевали на льду зимой, сжимая в руках костяные украшения. Лед замедлял все движения, и тот, кто хотел одолеть холод, рисковал провалиться в уснувшую на зиму воду.
Мужчина помедлил. Похоже, его потрясло то, что Гуннора вела себя не так, как другие его жертвы. Она не бежала и взирала на него совершенно спокойно. Только сейчас Гуннора заметила, что он один. Другие мужчины отправились прочесывать лес — и этот остался в одиночестве не потому, что стеснялся убивать своих жертв у кого-то на глазах, но потому, что нужно было найти ее сестер.
Ее самообладание начало отказывать. Нападавший улыбнулся, почуяв ее страх. Должно быть, так улыбается паук, наблюдая за своей жертвой, готовясь высосать ее досуха.
Гуннора сжала руки в кулаки.
«Ты не получишь мою кровь, только воду, бесцветную и холодную, как лед. Ты не знаешь, как меня зовут, поэтому убьешь не меня, а какую-то безымянную девушку, одну из многих».
