Монах моложе наклонился к Беренже:
— Они несут такую ересь, что даже не каждый катар осмелится ее проповедовать. Они поклоняются Дьяволу!
Покачав головой, Беренже ответил с совершенно чистой совестью:
— Я не видел и не слышал подходящих под ваше описание людей.
Монах Доминик смерил его испытующим взглядом, после чего пристально посмотрел на Рауля. Моргнув, сын Беренже уставился на Доминика широко открытыми глазами. Когда в детстве Рауля ловили на проказах, он всегда делал то же самое.
— Я видел двух мужчин и одну женщину, — пришел на помощь монахам Ото. — Не знаю, те ли это, которых вы разыскиваете, но женщина и впрямь была красива, а мужчины были одеты как настоящие катары. — Заткнув за пояс жирные пальцы, он саркастически усмехнулся, глядя на Рауля и Беренже.
— Когда это было? — Монах явно почувствовал, что рыбка попалась на крючок.
— На свадьбе молодого господина. Они ночевали под навесом у главных ворот.
— Если вы имеете в виду тех, что прибыли под самый конец пиршества, — быстро перебил его Рауль, — то это были благочестивые пилигримы, решившие передохнуть по пути в Компостелу. Я разговаривал с одним их них и, клянусь, он был куда более верным католиком, нежели вы, отче. Звали его Тома, и родом он был из Анжу.
Ото невольно рассмеялся, но Беренже поспешил перебить его:
— А не объясните ли вы добрым монахам, как вы так напились на свадьбе, что даже были не в состоянии дать благословение новобрачным в их опочивальне, после чего ваше бесчувственное тело вынесли во двор. Мне кажется, что в ту ночь вы даже не смогли бы вспомнить, как вас зовут. Что же до Рауля, я точно знаю, что он не выпил ни капли вина.
Беренже в очередной раз повернулся к монахам:
— Ищите еретиков где угодно, но в моем замке вы их точно не найдете.
— Эти трое и впрямь были в Монвалане? — спросила Клер у Рауля позднее, когда они, крепко обнявшись, лежали в постели, отдыхая от благородного труда Любви. Откровенная физическая чувственность заставила их позабыть о сегодняшних неприятностях.
Рауль поцеловал ее в лоб.
— Да, я видел их.
— И что, тот пилигрим и впрямь был из Анжу?
— Не знаю, я ведь с ним на самом деле не разговаривал. Нас провели в опочивальню вскоре после того, как они появились в трапезной. — Некоторое время он молчал, пока его пальцы нежно гладили ее влажное тело. — Пусть уж лучше я буду проклят за ложь этими монахами, чем позволю себе вонзить свои железные когти в совершенно невинных людей.
Ночь была теплой. Тонкий слой пота Любви отделял Клер от Рауля, но, вместо того чтобы искать прохлады простыней, она еще крепче прижалась к любимому. По спине пробежал холодок страха.
— А что, если они и впрямь готовятся к пресловутому походу? — прошептала она, и рука невольно сжалась в кулак. — Что, если папа послал солдат, чтобы навсегда уничтожить катаров?
Рауль разжал ее пальцы и страстно поцеловал их. Она провела языком по его ладони.
— Мой отец говорит, что разговоры о крестовом походе ведутся уже не первый век и всегда эта затея так ничем и не кончалась. Не волнуйся, тьма всегда преувеличивает наши страхи.
Он мучил ее, покусывая лилейную руку, прежде чем обратить все свое внимание на нежную округлость ее груди. Другая его рука скользнула вниз по животу, немного поглаживая указательным пальцем. Уже через мгновение у нее перехватило дыхание. Позже, когда она спустилась на землю с потрясающих высот блаженства, страх волчьими зубами впился ей в сердце.
Вершина лета взорвалась славным богатым урожаем. Спелый темный виноград и продолговатые оливки засыпались в давилки под таким ярко-голубым небом, что на него больно было смотреть. Крестьяне, полуголые и потные, трудились от заката до рассвета. Они махали косами на пшеничных полях, срывали с ветвей спелые плоды и крупные орехи, откармливали перед бойней скотину. Жеральда и Амьери вернулись в Лавор, но катары продолжали часто наведываться в Монваланский замок. Их посылала Жеральда, зная, что они получат там теплый прием. Во время сбора урожая всегда были нужны дополнительные пары рабочих рук, и катары в обмен на пищу трудились на совесть. Порой они ночевали в самом замке и устраивали молитвенные собрания на его вымощенном камнем дворе. В других случаях Клер и Беатрис посещали их проповеди в городе и близлежащих деревнях. Рауль и Беренже обычно отказывались последовать с ними. Они терпимо относились к этой вере, но не очень интересовались ею в отличие от своих жен.
Рауль даже сделал жене замечание, что она пренебрегает им, предпочитая компанию двух катарских гостей, стариков, от которых несло козлом. Пытаясь загладить вину, молодая супруга решила не ходить на очередное собрание, а вместо этого отправилась с Раулем, чтобы посмотреть, как проходит сбор урожая.
Ее горничная Изабель была явно расстроена. Ее более всех женщин привлекали идеалы катаров, Снедаемая угрызениями совести, Клер отпустила служанку послушать проповедь «добрых мужей».
— Ты же ведь хотела пойти с ней, не так ли? — спросил Рауль, когда они остановились у протекавшего в саду ручья, чтобы напоить лошадей.
— Не так сильно, как мне хотелось побыть с моим мужем, — дипломатично ответила она.
— Порой я не знаю, что и подумать, — пробормотал он.
Клер не понравилось прозвучавшее в его голосе беспокойство. О боже, неужели ее желание отправиться с Изабель и другими женщинами было столь очевидно?
— Не смей так говорить! — воскликнула она, положив ладонь на его руку. Лицо его омрачила озабоченность.
— Быть может, я просто не хочу делить тебя с катарами, — сказал Рауль. — Быть может, я страшусь, что ты станешь одной из них и я больше не смогу коснуться тебя.
— О Рауль! — в горле у нее застрял комок.
Она еще крепче впилась в его пальцы, но он пришпорил своего коня, и ей пришлось отпустить его руку. Прикусив губу, Клер направила свою кобылу вслед за ним, пытаясь придумать что-нибудь успокаивающее для Рауля, но при этом не пойти на компромисс. Но кроме того, как заверить его в своей любви, она вряд ли могла что-то придумать, потому как вовсе не собиралась прекращать посещения собраний катаров. Быть может, по возвращении в замок ей удастся успокоить его в постели и доказать, что, как бы она ни восхищалась катарами, она без ума от него и в данный момент не собирается принимать каких-либо аскетических обетов. Клер поравнялась со своим мужем уже в самой глубине сада. На ветвях покачивались серебристо-зеленые груши, и листва шелестела на ветру. Свет солнца и благодатная тень окружали всадников. В сонном мареве громко стрекотали сверчки.
