В сердце своем я уже другая. Я видела, как восстал и пал ради меня Север, видела, как качаются мои люди, от которых остались голые кости, на виселицах у деревенских перекрестков. Я приняла предложение о браке и узнала об аресте своего жениха. И я ждала и ждала Ботвелла, уверенная, что он ко мне придет. Он не приходит. Он не может прийти. Я поняла, что он ко мне больше не придет, даже если я прикажу ему не приходить. Даже если я извещу его, что больше не желаю его видеть, хотя он поймет, что запрет – это приглашение, он не сможет прийти.
Смелее! Я склоняю голову и задуваю маленькое пламя. Я ничего не потеряю, попытавшись, но могу получить все. Как только я снова буду свободна, я верну себе все: здоровье, красоту, удачу, оптимизм, самого Ботвелла. Я проверяю простыни, обвязанные вокруг моей талии, отдаю конец Джону, своему слуге, улыбаюсь Мэри Ситон и протягиваю ей руку для поцелуя. В этот раз я не стану ее ждать, я не возьму служанку. Я побегу в тот же миг, как ноги мои коснутся земли.
– Я пошлю за тобой, когда окажусь во Франции, – говорю я ей.
Лицо у нее бледное и напряженное, в глазах слезы.
– В добрый час, – отвечает она. – Bonne chance![35]
Она распахивает окошко, и Джон обматывает связанные простыни вокруг столба кровати и готовится удержать мой вес.
Я благодарно киваю ему и шагаю на подоконник, склонив голову, чтобы выбраться из окна, и тут в мою дверь начинают колотить, и хриплый голос Ральфа Сэдлера ревет:
– Открывайте! Именем королевы! Открывайте!
– Вперед! – торопит меня Джон. – Я вас держу! Прыгайте.
Я смотрю вниз. Подо мной, у подножья стены, я вижу мерцание металла: там ждут солдаты. От главного дома торопится с факелами с десяток людей.
– Открывайте!
Я встречаюсь взглядом с полными ужаса глазами Мэри Ситон и пожимаю плечами. Пытаюсь улыбнуться, но чувствую, как дрожат мои губы.
– Mon dieu[36], – произношу я, – что за шум! Значит, не сегодня.
– Открывайте именем королевы, не то я выломаю дверь! – ревет Сэдлер, точно бык.
Я киваю Джону.
– Думаю, вам лучше его впустить, – говорю я.
Протягиваю руку Мэри, чтобы она помогла мне спуститься с окна.
– Быстрее, – говорю я, – отвяжите веревку. Не хочу, чтобы он меня застал в таком виде.
Она теребит узлы, пока он колотит в дверь рукоятью меча. Джон распахивает дверь, и Сэдлер вваливается внутрь. За ним с белым лицом спешит Бесс, повисшая у него на рукаве: она удерживает его руку с мечом.
– Чертова ты предательница, проклятая изменница, предательница бесстыжая! – ревет он, врываясь в комнату и видя связанные простыни на полу и открытое окно.
– Она бы должна с тебя голову снять, отрубить тебе голову без суда.
Я стою, как королева, и молчу.
– Сэр Ральф, – вмешивается Бесс. – Это королева.
– Да я бы сам тебя убил! – кричит он. – Если я тебя сейчас выброшу из окна, могу сказать, что веревка оборвалась и ты упала.
– Так сделайте это, – выплевываю я.
Он ревет от ярости, и Мэри встает между нами, а Джон подходит ближе, опасаясь, что этот зверь бросится на меня в гневе. Но мешает ему Бесс, крепче ухватившая его за руку.
– Сэр Ральф, – тихо произносит она. – Нельзя. Все узнают. Королева отдаст вас под суд за убийство.
– Да королева за меня Бога возблагодарит! – огрызается он.
Бесс качает головой.
– Нет. Она вас никогда не простит. Она не хочет, чтобы ее кузина умерла, она три года пытается найти способ, чтобы восстановить ее на троне.
– И смотрите, какую благодарность получает! Смотрите, как ее любят в ответ!
– Даже так, – ровно отвечает Бесс. – Королева не хочет ее смерти.
– Я преподнесу ей этот дар.
– Она не хочет, чтобы эта смерть была на ее совести, – уточняет Бесс. – Она этого не вынесет. Она этого не желает. И никогда не отдаст такого распоряжения. Жизнь королевы священна.
Я леденею изнутри, я даже не восхищена тем, как Бесс меня защищает. Я знаю, что защищает она свой дом и свое доброе имя. Она не хочет войти в историю как хозяйка, убившая гостью королевской крови. Мэри Ситон продевает руку под мою.
– Вы к ней не притронетесь, – тихо говорит она сэру Ральфу. – Вам придется сперва убить меня, вам придется нас всех убить.
– Верность ваших друзей – ваше благословение, – язвительно говорит сэр Ральф. – Хотя сама вы так неверны всем.
Я ничего не отвечаю.
– Предательница, – говорит он.
Я впервые смотрю на него. Вижу, как от моего презрительного взгляда он краснеет.
– Я королева, – говорю я. – Меня нельзя называть предательницей. Такого не может быть. Я королевской крови, меня нельзя обвинить в измене, нельзя казнить по закону. Я неприкосновенна. И я не отвечаю таким, как вы.
На виске у него бьется жила, глаза вылезают, как у вытащенной из воды рыбы.
– Ее Величество – святая, раз терпит вас на своей земле! – рычит он.
– Ее Величество – преступница, раз держит меня против моей воли, – говорю я. – Покиньте мою комнату.
Глаза у него сужаются, думаю, он бы меня убил, если бы мог. Но он не может. Я неприкосновенна. Бесс осторожно тянет его за руку, и они вместе выходят. Я едва не смеюсь: они пятятся, шаг за неловким шагом, как и должны, когда покидают общество королевы. Сэдлер может меня ненавидеть, но почтения он изжить в себе не может.
За ними закрывается дверь. Мы остаемся одни, и над нашей свечой все еще поднимается струйка дыма, окно открыто, и связанные простыни свисают в пустоту.
Мэри втягивает веревку, задувает свечу и закрывает окно. Выглядывает в сад.
– Надеюсь, сэру Генри удалось уйти, – говорит она. – Да поможет ему Бог.
Я пожимаю плечами. Если сэр Ральф знал, когда и куда прийти, весь заговор, должно быть, с самого начала был раскрыт Сесилом, едва сэр Генри Перси нанял лошадей. Без сомнения, он сейчас арестован. Без сомнения, через неделю его не будет в живых.
– Что будем делать? – спрашивает Мэри. – Что будем делать теперь?
Я делаю вдох.
– Будем строить планы, – отвечаю я. – Это игра, смертельная игра, и Елизавета дура, что не оставила мне ничего, кроме возможности играть в эту игру. Она будет затевать заговоры, чтобы меня удержать, а я – чтобы освободиться. И посмотрим, кто из нас в итоге победит, а кто умрет.
1572 год, март, Чатсуорт: Бесс
Мне велено прийти на встречу с моим господином, его поверенным и управляющим в кабинет, это официальная встреча. Его поверенный и конторщики прибыли из Лондона, а со мной мой управляющий, в качестве советника. Я притворяюсь, что не знаю, о чем пойдет речь; но я знаю, к чему все это. Я ждала этого несколько недель после вынесения Говарду обвинительного приговора и возвращения моего господина домой.
