Злобно посмотрев на нее, он отодвинулся в угол сиденья.
— Отец говорил, что ты своенравная стерва, и был прав. Отлично. Пока я согласен продолжать работать на «Престберис», но думаю, что в скором времени нам придется все изменить. О том, чтобы мы жили раздельно, не может быть и речи. Что бы ты там ни говорила, но мы — муж и жена. — Роберт съехидничал: — В горе и богатстве, добавил бы я, а?
Луиза проигнорировала эту колкость.
— Значит, решено. Можешь быть уверен, что я всегда помогу тебе советом насчет «Престберис». Я бы порекомендовала тебе передать все гроссбухи квалифицированному счетоводу. Мы же не хотим, чтобы они вызывали хотя бы тень сомнения, если настанет такой день, когда мы сможем выкупить магазин? Кстати, забыла сказать тебе об униформе продавщиц. Я договорилась с твоей матерью, чтобы служащим предоставляли готовую униформу из прочного материала.
Дальше они ехали молча. Роберт так задыхался, как будто получил мощный удар в грудь. Как и когда Луиза узнала про гроссбухи и про Лили? У нее что, глаза на гордом затылке? Теперь хотя бы понятно, почему последние три недели или даже больше она не позволяла ему прикасаться к себе. Он-то сначала вообразил, что она прихворнула, потом — что она устала и переработала во время этого аврала в магазине, но теперь понял, что дело было в другом. Совсем, совсем в другом. Ладно, пусть остается все как есть до тех пор, пока они не купят новый дом. Там они начнут с чистого листа. Он будет ее бесконечно задабривать, а она, в силу своего всепрощающего характера, не сможет долго на него злиться. Он должен прибрать все деньги к своим рукам. Он всегда мечтал о конюшне с породистыми лошадьми, двух-трех быстрых экипажах и возможности посещать закрытый клуб в Сент-Джеймсе. А уж сколько всего еще может дать бесконечный поток денег… Никогда еще будущее не представлялось в столь розовых красках. Он мудро поступил, что женился на француженке.
Луиза осмотрела несколько помещений под магазин, прежде чем остановить свой выбор на том, которое посоветовал ей Уилл. Это, несомненно, было самое лучшее. Она наняла рабочих, которые все перекрасили и установили примерочные кабинки, провела собеседование с потенциальными подчиненными, желая, чтобы на нее работали соотечественники, так же как Уорт в Париже предпочитал продавцов-англичан. Луиза очень скоро поняла, что для большинства англичанок французский акцент у женщин ассоциируется с элегантностью, а у мужчин — со страстностью. В комнаты, располагавшиеся за выставочными залами, она посадила швей, которые приступили к работе задолго до открытия магазина. Они шили платья по ее эскизам, которые она набросала за прошедшие недели. Недавно Уорт ввел новую моду на юбки: они должны быть немного короче, чтобы из-под них выглядывали туфли и лодыжки. Луиза последовала его примеру. Это был первый шаг в сторону от кринолина, который застрял в моде слишком надолго. Уорт решил навсегда вывести кринолин из моды.
Одно из платьев, шившихся в мастерской Луизы, было скроено по особой модели. Вспомнив, как Мари ходила к принцессе де Меттерних, Луиза пошла с визитом к одной ослепительной молодой актрисе, которая штурмом брала Лондон и считалась последней любовницей принца Уэльского. На актрису произвели большое впечатление показанные Луизой рисунки, но, будучи чрезвычайно жадной, она согласилась надеть платье только в том случае, если получит его бесплатно, и пообещала при каждой возможности упоминать имя мадам Луизы из Парижа, владелицы модного салона на углу Литтл-Аргилл и Риджент-стрит. Луиза согласилась, пообещав актрисе сшить еще несколько платьев, если торговля пойдет успешно.
Они выбрали новый дом и незамедлительно его купили. Это оказалось хорошо выстроенная семейная резиденция, выходящая фасадом на парк, где Поль Мишель мог играть под наблюдением няни Дейзи. Дейзи была надежной, доброй, рассудительной, Луиза могла не тревожиться, оставляя на ее попечение сына. Они купили мебель, ковры, наняли домашнюю прислугу. Переезд в новый дом состоялся за несколько ней до открытия магазина. Луизе повезло — она нашла французского повара, и ужин, который они с Робертом разделили в первый вечер в своем новом доме, напомнил им Париж.
— Превосходно, моя дорогая. — Роберт тронул уголки губ салфеткой. — Прекрасный вечер.
И он удовлетворенно оглядел комнату, чтобы насладиться видом своего, как он считал, дома, их совместной трапезой и своей женой. Он, несмотря ни на что, никогда не переставал восхищаться ею. Они вновь казались в дружеских отношениях, он был бесконечно услужлив и настроен на то, что в первую ночь в их новом доме они снова станут мужем и женой в прямом смысле этого слова.
Как приятно иметь собственную спальню, смежную с гардеробной и ванной. Это значит, что он может возвращаться домой в любое удобное ему время, и ему не станут задавать лишних вопросов. Хотя Луиза никогда его ни в чем не упрекала, ему просто нравилось это ощущение свободы и то, что его комнаты сообщались с ее комнатами, разделенные дверью из полированного красного дерева. В предвкушении чувственных наслаждений он завязал шнурок своего шелкового халата, пригладил волосы серебряной щеткой, подошел к дверям и надавил на обе ручки, чтобы они открылись одновременно. Но двери не открылись. Он надавил сильнее, но они не поддавались. А вечером были открыты. Он то входил, то выходил, о чем-то разговаривая с женой, пока оба одевались, чтобы спуститься к ужину.
— Луиза! Кажется, двери заело, — сказал он, с большим трудом сдерживая душившую его злобу. Но ответа не последовало. Из-за дверей не доносилось ни единого звука. Двери толстые и надежные, видимо, изначально сделанные так, чтобы жене не досаждал мужнин храп, и переговариваться через них невозможно, если только он не повысит голос. Роберт стал их дергать, но они оказались нерушимыми, как стены Трои, ключ так и не повернулся в замке. В бешенстве он выскочил из своих комнат и подбежал к другой двери, выходившей на лестничную площадку. То же самое.
Утром за завтраком жена налила ему ароматный французский кофе, рассказывала про бакалею, в которой его купила. Луиза явно не обращала никакого внимания на его озлобленный вид. Когда она подала ему чашку, он даже не пошевелился.
— Я хочу чаю, — зло сказал он, — и приличный английский завтрак. Овсянку, копченую рыбу, холодную закуску, почки, бекон, яичницу, фрикасе из трески, булочки, хлеб с изюмом, тосты и все остальное, что должны подавать с утра английскому джентльмену. Только не эту французскую дрянь. — И он смахнул со стола корзинку со свежеиспеченными круассанами и горячими бриошами. Они запрыгали по полу, и повсюду разлетелись крошки. Она сохраняла ледяное спокойствие.
