Но, может быть, в знак признательности миссис Джарвис за ее долгую службу и преданность все-таки следовало бы пригласить Рози на бал? Нет. Юджиния тут же отвергла эту мысль. Это создаст неловкую ситуацию для всех, и прежде всего для самой Рози.
Да и вообще Кит просто дразнит ее. Он любит намекать на то, что мать слишком уж корчит из себя знатную даму. Он сейчас переживает период бунтарства. Когда подрастет немножко — станет так же, как и все, соблюдать условности.
Из Парраматты приехала портниха сшить платья Аделаиде и Люси. К возмущению Аделаиды, она должна была нарядиться в белое атласное платье с синим поясом, хотя ей хотелось надеть что-нибудь более эффектное, вроде полосатой тафты с очень глубоким декольте. Платье Люси было точно такое же, как у нее, с той лишь разницей, что ее пояс был розового цвета. Мама в этом вопросе непреклонна. По ее словам, она и ее любимая сестра Сара появились на своем первом балу одетые совершенно одинаково, и эффект был просто изумительный.
— Но ведь это было много лет назад! — жаловалась Аделаида и умоляла портниху сделать вырез на платье гораздо ниже. Ей уже семнадцать. Она наотрез отказывается выглядеть маленькой девочкой.
Люси же, по всей видимости, предпочитала походить на ребенка. Она даже запротестовала против того, чтобы ей впервые сделали прическу. Это придаст ей слишком взрослый вид. От нее станут ожидать, чтобы она разговаривала, как взрослая, а она понятия не имеет, как это делается. Она никогда не находит, что сказать.
— Значит, пора научиться, — заявляла Аделаида. — Могу сказать тебе, что мужчинам не нравятся девушки, не способные связать двух слов. Они находят их невероятно скучными. Неудивительно, что твое чувство к Джорджу Фицрою осталось безответным. Конечно, ты такая хорошенькая, что как-нибудь справишься, но тебе придется улыбаться и сохранять приветливую мину. Что касается меня, то, не будь я веселой, на меня решительно никто даже и не взглянул бы.
Это, конечно, было неправдой, ибо Аделаида привлекала своей бьющей через край живостью, которая могла стать даже чрезмерной. Хотя сестры Чизем сдержали слово и всячески приглушили скандал, грозивший вспыхнуть из-за истории с вином, каким-то образом стало известно, что рыжеволосая мисс Мэссинхэм из Ярраби приобретает репутацию легкомысленной девицы. Говорили, что у нее развит вкус к вину, как у мужчины. И она, и ее братец слишком хорошо знают, что такое выпивка. Киту нередко приходилось просить доставить его домой после ночи, проведенной в Парраматте. Но это тоже старались замалчивать. Такое открытие слишком расстроило бы его мать. Ее счастье, что младшая дочь такая тихая, хорошая девочка.
— С кем ты особенно хочешь поговорить? — спросила Аделаиду Люси.
— Не знаю. Во всяком случае, не с этими подходящими для роли мужа молодыми людьми, которых приглашает мама. Вообще-то я предпочитаю людей постарше.
— Постарше? Насколько старше?
— Ну, лет этак тридцати.
— Но ведь они все, наверняка давно женаты!
— Вовсе нет! — беззаботно отозвалась Аделаида. Затем она резко сменила тему разговора. — Интересно, говорил ли Кит всерьез, когда речь зашла о Рози. Нет, это невозможно. Она была для него всего лишь чем-то вроде старшей сестры.
— Да, — с тревогой в душе подтвердила Люси. Прошло, вероятно, уже около года, с тех пор как Кит перестал заставлять ее отправлять Рози его письма. По-видимому, его это уже больше не забавляло. Однако это не означает, что он перестал поддерживать с Рози всякую связь.
— Я вообще думаю, что он совсем не интересуется девушками, — решила Аделаида. — У него в голове только одно — как бы отправиться в путешествие к новым землям. По-моему, если папа ему не позволит, он все равно уедет.
— Да что ты! Конечно нет! — воскликнула шокированная Люси.
— Люси, ты просто размазня. Неужели ты намерена всю жизнь безропотно повиноваться маме с папой? Если это так, из тебя никогда не выйдет личности. Настоящей личности, я хочу сказать.
— О Адди, как ты можешь говорить такие вещи? Я уверена, что мама никогда не нарушала распоряжений своих родителей.
Аделаида энергично провела щеткой по волосам, прежде чем произнесла задумчивым тоном:
— А действительно ли мама настоящая личность? Мне иногда кажется, что нет. Она всегда выглядит красивой, никогда не впадает в ярость, делает все как положено. Например, ты никогда не увидишь на ее письме кляксы. Так же, как не найдешь, что она что-то небрежно сшила. Или сказала кому-нибудь что-то неподходящее. Или что ее застали с рассыпающейся прической и в помятом платье. Она настолько совершенна, что не похожа на настоящего живого человека. По крайней мере так говорит Кит.
— Я так не думаю, — возмущенно заявила Люси. — И папа тоже.
— Папа? — Аделаида посмотрела на нее искоса. — Так ли? Ах, я, конечно, знаю, что он ее обожает. Но когда я выйду замуж, я не намерена допускать, чтобы у нас с мужем были отдельные комнаты. Мой муж будет спать в моей постели. Всегда, до тех пор, пока мы не станем дедушкой и бабушкой, а затем прадедушкой и прабабушкой. Нас не будет волновать то, что мы стареем.
— Мама и папа не старые, — сказала Люси, совсем сбитая с толку.
— Вот это я и имею в виду, дурочка.
Случилось так, что нечто, не имеющее никакого касательства к несносному поведению Кита и Аделаиды, чуть не сорвало бал. Получено было потрясающее известие. В Батерсте найдено золото. Ноуксы, прибывшие из Сиднея, привезли с собой кучу новостей. Из города все уезжают. Дороги забиты фургонами, запряженными волами, дрогами и другим транспортом. Владельцы магазинов и фирм бросают свои предприятия, присоединяясь к истеричной толпе, рвущейся в золотоносные районы. Ходят слухи, что попадаются самородки величиной со страусовое яйцо. Разбогатеть можно за один день.
Такая же лихорадка охватила и Парраматту. Работники бросали свои инструменты и умоляли предоставить им какое-нибудь средство передвижения, а если ничего не получалось, отправлялись на своих двоих с мешком за плечами в сторону Голубых гор.
Из Сиднея дошло высказывание мистера Уэнтуорта.
— Обнаружение золота, — сказал он, — наверняка ускорит наше превращение из колонии в государство.
Даже старики принимали участие в общем безумии. Однако в Ярраби ничего похожего не наблюдалось. Гилберт сказал:
— Наше золото здесь.
Он говорил перед работниками виноградника, которым велено было собраться во дворе. Для того чтобы возвышаться над всеми, он встал на стул. Любая опасность, нависавшая над виноградником, по-прежнему глубоко волновала его. Глаза Гилберта сверкали, голос звучал властно и убежденно. У него была крупная фигура, в волосах и бакенбардах поблескивала седина, кожа утратила свой здоровый красный цвет и стала желтоватой, как охра. Очень не многие из рабочих находили в себе мужество противостоять вспыльчивому и суровому нраву хозяина. По меньшей мере один из них все еще помнил страшную боль, которую испытал, когда хозяин стегал его плетью по обнаженной спине. И все-таки Гилберт был человеком справедливым, хорошим работодателем, поэтому они слушали его, несмотря на терзавшее их души волнение. Золото! Во всяком случае, у одного из слушателей глаза лихорадочно сверкали. Это был не кто иной, как сын хозяина.
