— Но мы все готовы были из-за нее умереть.
— Да, вы — мужчины. Но я, я боролась за себя, а мне удавалось лишь ее копировать. — Лили вдруг смутилась: — Это правда, я шантажировала Макса Лафитта. Я даже встретилась с братьями Ашкенази. Мне нужны были деньги.
— Но это ничего не объясняет. Я говорю о ваших фотографиях, ваших фильмах. А ваше путешествие в Венецию…
Она резко отбросила подушку:
— Да, Венеция, я поехала туда, ну и что? Это было как раз перед карнавалом, я даже купила там маску, вот эту, на стене! Но Макса я не видела, он, должно быть, грезил, как и все вы! Когда-то вы все следовали по пятам за Файей, а теперь, спустя годы после ее смерти, вам она мерещится повсюду!
— Но вы сами это сделали. Вы поставили эту комедию. Чего вы добивались?
Стив спросил так, будто игра уже окончена, и она продолжила вслед за ним:
— То, что я искала…
Глаза Стива загорелись, и Лили, должно быть, прочитала в них его прошлую страсть к Файе, потому что сразу сменила тон:
— Вы гонитесь за ней, и вы тоже! Вы такой же, как другие! Но Файя умерла, умерла и погребена. И это хорошо. Что бы с ней стало сейчас, когда другие времена… В конце концов, вспомните, как ужасно она себя вела! Мы больше не могли это выносить. В этом ее судьба, в такой смерти.
— Такой? Так вы знаете, как она умерла?
Лили снова свернулась в глубине кровати:
— Ее смерть, ее смерть… у вас только это на языке. Вентру сам только что…
Присев на край кровати, Стив больше не осмеливался произнести ни слова. Нельзя задавать вопросы — нужно просто выждать момент, когда, фрагмент за фрагментом, проявится правда. Он чувствовал: Лили начинает раскрываться перед ним, эта тайная возлюбленная, которая могла принадлежать только одному человеку — Файе.
Заканчивалось колдовство, и Стив благословил поломку своей «Голубой стрелы», из-за которой двумя часами раньше «Гиспано» ушла от преследования. Ему потребовалось время, чтобы привести машину в порядок, после чего он плутал, по улицам Лувесьена, спрашивая повсюду, где живет красивая белокурая кинозвезда. Никто не мог ничего ответить. Наконец, когда уже стало совсем темно, он подъехал к началу аллеи де Соль и заметил выезжающий оттуда черный лимузин. Одинокая вилла была освещена; не зная почему, он решил, что это вилла Лили — и судьба опять улыбнулась ему.
— Именно Вентру я хотела завоевать, — продолжала она. — Вернее, отвоевать. И у меня получилось — он хочет, чтобы я заняла рядом с ним место Файи, чтобы в глазах всех стала матерью ее сына. Настоящая колдунья, эта Файя. Она и меня никогда не покинет.
Стив испугался, что Лили снова замкнется в себе.
— Не говорите так, Лили. Файя была всего лишь искусительницей.
Незаметно для себя Стив каждую минуту открывал в девушке новую черту, делающую ее все более привлекательной, — это были ее и только ее движения, жесты, розовая кожа и тысяча других деталей, которые он не смог бы сразу назвать.
— Давайте рассуждать трезво, — предложил он. — Ведь речь идет о вашей жизни. О моей.
И он рассказал о встрече с Лобановым, о случае с машиной, о Кардиналке, но не стал говорить ей о безумии и самоубийстве графа, предпочитая заставить поверить в его естественную смерть. Лили жадно слушала его, как маленькая девочка, иногда поднимая брови. Наконец он дошел до посещения «Мон Синэ», и она тут же посерьезнела:
— Надеюсь, вы не думали, что я повинна во всех этих смертях?
— Только что вы встретили меня с пистолетом!
— Я думала, что это Вентру.
— Вы могли бы убить его просто так?
— Это было бы возмездие.
— Возмездие за что?
— За Шармаль.
Он покачал головой:
— Но Вентру не было в Шармале.
— Ну и что?
Она свернулась на перине, совсем как кот Нарцисс.
— Послушайте, Лили, я хотел бы вам верить, но как Вентру смог убить Файю? Ведь он ничего не знал о нашей небольшой компании.
— Вы заблуждаетесь. Он знал, что она его оставит. Эта мысль была ему невыносима еще больше, чем ее присутствие. Поэтому постоянно за ней следил.
— Как?
— С помощью Пепе. Вентру сам, должно быть, бросил его в объятия Файи. Кстати, после Шармаля тот больше не появлялся у Вентру. И, наконец, был Лобанов, ненавидевший Файю.
— Вы в этом уверены?
— Любой мог убить Файю. Каждому этого хотелось. Мы все жили подозрениями. Например, когда довольно туманно ему намекнули на связь Файи с Мата Хари, Вентру обезумел от ярости. Я помню, как он накидывался на газеты во время процесса, как он был счастлив, когда ее расстреляли! Если бы кто-то судачил о его жене и этой женщине, он бы тоже был скомпрометирован. Я ему рассказала все о той ночи в Шармале. Он не произнес ни слова, и мы больше к этому не возвращались. Но я поняла, что и во мне он продолжал видеть Файю. Но нежную, покорную, без всяких тайн. А я не была Файей.
— С нами был еще и Стеллио.
— Да! Это верно. Итальянец, работал у Пуаре. Какие красивые платья он шил!.. Вы что-нибудь о нем знаете?
— Подозреваю, что теперь он выступает в роли ясновидящего.
— Надо же! Стеллио тоже обожал Файю. Он очень мало говорил, а все больше слушал, поэтому может что-то знать… Как видите, каждый обладал лишь своей частичкой Файи, но думал, что он единственный, кто разделяет с ней ее маленькие тайны, и из-за этого любил ее еще сильнее. Например, вы были любовником Файи, к вам она относилась с нежностью; тем не менее я уверена, что вам неизвестны ее сумасшедшие мечты. Однажды она мне сказала, что отклоняла притязания мужчин, поскольку никто из них не способен был подарить ей голубые розы! И она говорила это совершенно серьезно, уверяю вас, чуть не плакала от этого. Голубые розы! Иногда ночью, на Тегеранской улице, я слышала, как Файя просыпалась в рыданиях. Я бежала, чтобы утешить ее, а она уже спала с совершенно сухими щеками. Она напоминала фею, фею, раненную мужчинами. Я любила в ней именно эту истерзанность. К ней приближались — и она тут же отстранялась. Она жила мгновением, просто и естественно существовала в нем, и никто не знал, куда она направлялась и откуда шла. Я тоже никогда ее до конца не понимала.
— Даже в Сомюре?
Лили покраснела:
— Вы и это узнали!
— Да.
Она отвела взгляд, наверное, вспомнив свой город, один из тех французских городов, которые он проезжал, направляясь на юг, — уже состарившиеся, но живописные, с красивой колокольней на ратушной площади, где в ярмарочные дни торгуют скотом.
— Да, Сомюр, — повторил Стив. — Но это неважно, Лили. Надо с этим покончить.
— Звучит, как тогда, в Шармале, — сказала она.
— Нет, в эту ночь мы распускаем все узлы.
