– А зачем погубили Генриха VI? – поднимаясь с колен, негромко проговорила Анна. – Дети и полоумные всегда лакомая добыча для заговорщиков. Наш король отлично сознает, что уж слишком сложен и замысловат был его путь к трону. И принцы – дети его брата – куда более законные в глазах англичан наследники престола, чем человек, взошедший на трон посредством интриг и крючкотворства. Король Эдуард IV считал наследником трона своего первого сына от Элизабет. Именно за него он просил лордов, собравшихся у его смертного одра. И хотя, как оказалось, все эти годы он прятал Стиллингтона, но и ему не приходило в голову, что это давно забытое дело можно так переиначить.
– Когда вы так говорите, королева, мне хочется провалиться в преисподнюю от стыда. Ведь я и был тем человеком, который громче всех кричал о незаконнорожденности принцев. Но, клянусь памятью предков, я не ведал тогда, что за человек Ричард Йорк.
– Я верю вам. У Ричарда тысяча обличий, и он дьявольски умеет перевоплощаться. Я и сама ему верила, хотя мой отец и раскрыл мне некогда, что это за человек. Но, как и вы, я угодила в расставленную им ловушку, как и вы, верила ему. По крайней мере, когда согласилась стать его женой.
И она рассказала герцогу о том, что давно знала о ненависти, которую Ричард питал к старшему брату. Начав говорить, она уже не могла остановиться, и поведала о том, какую роль сыграл Ричард в гибели Филипа Майсгрейва, как спрятал ее здесь, в Вудстоке, распространяя слухи о том, что королеве необходимы для здоровья тишина и уединение, как шантажировал ее жизнью маленькой Кэтрин. Теперь по лицу королевы бежали слезы. Бекингем бережно привлек ее к себе, но слов, чтобы успокоить, у него не было, он словно окаменел. Он был слишком поражен, и, когда Анна умолкла, в комнате было слышно лишь гудение огня да нервное всхлипывание королевы.
– Вы обрели ад уже здесь, на земле, Анна. Как я сожалею, что не знал об этом раньше! Господи, воистину, если ты хочешь покарать, то делаешь нас слепыми и бесчувственными. И вот я, вольно или невольно, стал соучастником грязного преступления и погубил свою честь…
Он взял лицо королевы в ладони, заглянул в блестящие от слез глаза.
– И все же – salvavi animam meam![74] И я смогу отомстить за вас, моя королева! Теперь-то наверняка смогу.
– Что вы имеете в виду?
Он не успел ответить, ибо в дверь постучали. Анна торопливо отошла подальше от освещенного места у камина, чтобы не было видно ее слез. Бекингем позволил войти. Роберт Рэтклиф покорно поклонился ему и окинул комнату подозрительным взглядом.
– Прошу прощения, но уже время вечерней трапезы. По случаю вашего прибытия, милорд, я велел накрывать в большом зале.
Генри Стаффорд заметил, что Рэтклиф косится в сторону стоящей поодаль королевы. Он не должен был заметить ее заплаканное лицо.
– В такую-то сырость? Сэр Рэтклиф, мне по душе эта маленькая и теплая комната. Велите-ка подавать сюда. Я прибыл с неофициальным визитом и полагаю, что мы вполне можем отужинать здесь.
Однако Рэтклиф все-таки что-то заподозрил. Он следил за тем, как лакеи накрывали на стол, велел подбросить больше дров в камин, сам прислуживал королеве за столом, нарезал мясо и наливал вино.
Анна уже справилась с собой. Она сидела прямо, с надменным и строгим лицом. Герцог же, наоборот, казался оживленным, шутил и посмеивался. Анна завидовала его умению владеть собой. Он с аппетитом отведывал все блюда, хвалил повара замка и как бы между прочим сообщал королеве последние новости. Ее августейший супруг по-прежнему ведет переговоры с Элизабет Грей, все еще пребывающей под защитой Вестминстера. Король же настаивает, чтобы она не компрометировала его своим поведением и покинула убежище, уверяя, что ни ей, ни ее очаровательным дочерям ничего не угрожает. Однако эта леди чересчур упряма. Говорят, она даже пыталась совершить побег, переодевшись вместе с дочерьми в мужскую одежду. Но Вестминстерское аббатство слишком хорошо охраняется, чтобы этот безрассудный план мог увенчаться успехом. Они не успели покинуть внутренний клуатр, как поджидавших ее людей схватили. Куда Элизабет намеревалась бежать? Во Францию, разумеется. Христианнейший лис Людовик XI наконец-то отдал Богу душу, а регентша Анна де Бож[75] не слишком торопится наладить отношения с Ричардом Английским, открыто объявляя его узурпатором. Хотя, возможно, беглянки стремились в Бретань, где при дворе герцога Франциска находится Генрих Тюдор. Говорят, он писал королеве, прося у нее руки ее старшей дочери принцессы Элизабет. Он все еще надеется вернуться в Англию, и этот брак пришелся бы ему весьма кстати. Однако благодетель Тюдора, Франциск Бретонский, в известной мере обескуражен этим предложением, ибо он-то надеялся, что если Тюдор и вознамерится бороться за корону, то не иначе как с тем, чтобы возвести на трон его дочь Анну. Герцог разгневался и даже хотел было заточить Тюдора в темницу, причем потребовал у короля Ричарда денег на его содержание. Его величество, конечно, с негодованием отверг эти нелепые притязания.
Анна бросила пытливый взгляд на Бекингема, и тот сделал ей незаметный знак, продолжая светскую болтовню. Он поведал, что его верный оруженосец Ральф Баннастер наконец-то женился на богатой вдове из Шропшира и уехал в ее поместье. Он сообщил последние новости о модах и о том, что Джон Ховард ныне возглавляет Королевский совет в Лондоне. Грозный же шотландский граф Ангус, с которым у юного Генри Стаффорда когда-то вышли неурядицы, теперь носит нелепейшее прозвище – Кошачий Бубенчик. И все из-за того, что первым нанес удар всесильному фавориту Якова III Кохрейну. Есть у шотландцев какая-то сказочка, где мыши долго бегают от кота, пока одна из них, похрабрее, не решается подвесить коту бубенчик, чтобы слышать приближение хищника. И вот теперь грозный граф Ангус, великан с громоподобным голосом, стал Кошачьим Бубенчиком. Генри Стаффорд говорил без умолку, так что Рэтклиф, не любивший суесловия, едва дождался, пока ужин закончится, и поспешил удалиться, оставив герцога наедине с королевой.
Однако едва за поверенным Ричарда закрылась дверь, как лицо Генри вмиг стало серьезным.
– А теперь я поведаю вам, Анна, почему я уверен, что смогу отомстить за вас. Я решил исправить свою ошибку и лишить Ричарда короны.
И, чуть наклонясь вперед, он поведал, как однажды он вернулся в Брэкнок в ужасном расположении духа и метался, не находя себе места. В это время ему передали, что Джон Мортон просит аудиенции. Анна была права, говоря, что заточение епископа Илийского не такое уж суровое. Ему позволялось охотиться в окрестностях и совершать пешие прогулки, порой даже в полном одиночестве.
