Фукье-Тенвиль начал читать обвинительное заключение.
Из него следовало, что Женевьева Диксмер — супруга ярого заговорщика, что она подозревается в оказании помощи бывшему шевалье де Мезон-Ружу, неоднократно предпринимавшему попытки освободить королеву.
Впрочем, ее и арестовали в тот момент, когда она стояла на коленях перед королевой и умоляла ту поменяться с ней одеждой, предлагая умереть вместо нее. Этот глупый фанатизм, говорилось в обвинительном заключении, заслужил бы, несомненно, похвалу контрреволюционеров. Но сегодня, говорилось далее, жизнь каждого французского гражданина принадлежит только нации, и если жизнь приносится в жертву врагам Франции, то это — двойная измена.
Женевьеву спросили, признается ли она в том, что ее, как показывают жандармы Дюшен и Жильбер, застали в тот момент, когда она на коленях умоляла королеву поменяться одеждой; она ответила просто:
— Да!
— В таком случае, — потребовал председатель трибунала, — расскажите нам о вашем плане и ваших надеждах.
Женевьева улыбнулась.
— Женщина может иметь надежды, — сказала она, — но женщина не может придумать план, подобный тому, жертвой которого стала я.
— Тогда почему вы там оказались?
— Потому что я не принадлежала себе и меня заставили пойти на это.
— Кто заставил? — спросил общественный обвинитель.
— Люди, угрожавшие мне смертью в случае, если я не подчинюсь.
И гневный взгляд молодой женщины опять устремился в ту точку зала, что оставалась невидимой для Мориса.
— Но, чтобы избежать смерти, которой вам угрожали, вы согласились на другую; ведь этот поступок вам грозил смертным приговором.
— Когда я согласилась, нож уже был приставлен к моей груди, между тем как гильотина была еще далеко от моей головы. Я подчинилась насилию.
— Почему же вы не позвали на помощь? Каждый честный гражданин защитил бы вас.
— Увы, сударь, — ответила Женевьева с грустной, но в то же время такой нежной интонацией, что сердце Мориса готово было разорваться, — рядом со мной никого не было.
Растроганность пришла на смену интересу, как до этого интерес пришел на смену любопытству. Многие опустили головы; одни прятали слезы, другие плакали открыто.
В этот момент Морис заметил слева от себя человека с вызывающе поднятой головой и неподвижным лицом.
Это был Диксмер. Он стоял с мрачным видом, безжалостный, не спуская глаз ни с Женевьевы, ни с трибунала.
Кровь ударила в виски молодому человеку. Гнев, поднявшийся от сердца к голове, наполнил все его существо неудержимым желанием мести. Он бросил на Диксмера взгляд, полный такой сильной, такой жгучей ненависти, что тот, как бы привлеченный этой стремительной волной, повернулся к своему врагу.
Их взгляды пересеклись, как два языка пламени.
— Назовите нам имена этих подстрекателей, — сказал председатель.
— Он только один, сударь.
— Кто?
— Мой муж.
— Вы знаете, где он?
— Да.
— Укажите, где он находится.
— Он смог быть подлецом, а я не могу. Не я должна доносить о том, где он находится, а вы сами должны его найти.
Морис взглянул на Диксмера.
Тот не шевельнулся. В голове молодого человека мелькнула мысль: выдать его, выдав тем самым себя, но Морис отогнал ее.
«Нет, — сказал он себе, — не так должен Диксмер умереть».
— Значит, вы отказываетесь помочь нам в поиске?
— Я думаю, сударь, что не могу этого сделать, — ответила Женевьева, — потому что меня стали бы презирать так же, как я презираю его.
— Свидетели есть? — спросил председатель.
— Есть один, — ответил судебный исполнитель.
— Вызвать свидетеля.
— Гиацинт Лорен! — взвизгнул судебный исполнитель.
— Лорен! — воскликнул Морис. — О, Боже мой! Что же случилось?
Суд, напомним, проходил в тот день, когда арестовали Лорена, и Морис об этом аресте не знал.
— Лорен! — оглянувшись с печальным беспокойством, прошептала Женевьева.
— Почему свидетель не отвечает на вызов? — поинтересовался председатель.
— Гражданин председатель, — ответил Фукье-Тревиль, — по недавнему доносу этот свидетель был арестован в своем доме. Сейчас его приведут.
Морис вздрогнул.
— Есть еще один свидетель, более важный, — продолжал Фукье, — но его пока не нашли.
Улыбаясь, Диксмер повернулся к Морису: возможно, у мужа промелькнула та же мысль, что ранее была у любовника.
Женевьева побледнела и со стоном опустилась на скамью.
В это время в сопровождении двух жандармов вошел Лорен.
Вслед за ними в той же двери появился Симон и затем уселся в зале суда как местный завсегдатай.
— Ваше имя и фамилия? — спросил председатель.
— Гиацинт Лорен.
— Положение?
— Свободный человек.
— Недолго тебе им оставаться, — произнес Симон, показав Лорену кулак.
— Вы родственник подсудимой?
— Нет, но имею честь быть одним из ее друзей.
— Вам известно, что она участвовала в заговоре с целью освобождения королевы?
— Откуда же я должен был это знать?
— Она могла довериться вам.
— Мне, члену секции Фермопил?.. Да полноте!
— Однако иногда вас видели вместе с ней.
— Да, могли видеть, даже часто.
— Вы знали, что она аристократка?
— Я знал, что она жена хозяина кожевни.
— На самом деле ее муж не занимался этим ремеслом, а прятался за ним.
— Ах вот как; ну, этого я не знаю. Ее муж не входит в число моих друзей.
— Расскажите нам об этом муже.
— Охотно! Это презренный человек…
— Господин Лорен, — сказала Женевьева, — сжальтесь…
Но Лорен продолжал безучастным голосом:
— Он пожертвовал бедной женщиной, которую вы видите, даже не из-за политических взглядов, а из-за личной ненависти. Тьфу! Я ставлю его на одну ступень с Симоном.
Диксмер смертельно побледнел. Симон пробовал что-то сказать, но председатель жестом велел ему замолчать.
— Кажется, вы великолепно знаете эту историю, гражданин Лорен, — сказал Фукье. — Так расскажите ее нам.
— Простите, гражданин Фукье, — сказал, поднимаясь, Лорен, — я сказал все, что знал об этом.
Он поклонился и вновь сел.
— Гражданин Лорен, — продолжал обвинитель, — твой долг все рассказать трибуналу.
— Пусть довольствуется тем, что я уже сказал. Что касается этой бедной женщины, то я повторяю: она только подчинилась насилию… Да вы только посмотрите, ну какая из нее заговорщица? Ее принудили сделать то, что она совершила, вот и все.
— Ты так думаешь?
