— Марго была здесь? — Я взглянула на Бираго.
— Посмотрите, что у него на груди! — прошептал тот.
Я взглянула на торс сына, видневшийся из-под разодранной ночной сорочки. На бледной коже Карла темнел амулет из потертого серебра, на котором был вычеканен старинный рисунок. Я застыла. Паре уже отошел к перевернутому столику, возле которого валялась в луже разбросанная посуда, поднял кубок и поднес к носу.
И тут же отшатнулся.
— Миндаль! — Паре выронил кубок и поднял на меня глаза, полные безмерного ужаса. — Какая-то разновидность мышьяка! Это было подмешано в его питье. Боже милостивый, нашего короля отравили!
— Это невозможно! — прошептала я.
Но амулет был тот самый, который подарил мне Козимо. В последний раз я видела вещицу в Шенонсо, в тот день, когда творила единственные в своей жизни чары. Тогда я вернула амулет в шкатулку вместе с восковыми куклами и больше не надевала ни разу, а просто, переезжая с места на место, брала шкатулку с собой, засунув между других вещей.
— Я этого не делал! — Паре рухнул на колени. — Клянусь, ваше величество, это не я!
Я слушала его причитания, холодея от ужаса. Никогда еще на моей памяти, даже будучи при смертном одре моего мужа и старшего сына, доктор Паре не терял самообладания.
И тут все поплыло у меня перед глазами, словно комната медленно опрокидывалась в темный ревущий океан.
— Марго! — прошептала я и, шатаясь, выбежала из спальни.
Я ворвалась к себе, переполошив своих дам, направилась прямиком в спальню и обыскала забитый вещами туалетный столик. Шкатулка исчезла. Круто развернувшись, я бросилась в комнаты Марго. Дочь сидела вместе с Эркюлем на банкетке у окна. Когда она вскочила, зашуршав юбками, мне сразу бросилось в глаза, что она напугана. После того как столько дней лицо ее представляло собой маску каменного безразличия, этот испуг сам по себе был признанием вины. Я окинула взглядом ее белое атласное платье, крупные, как виноград, жемчужины в волосах: она разоделась, как на праздник. Затем я перевела взгляд на Эркюля. Он отпрянул, и лицо его побелело.
И я все поняла.
— Где шкатулка?
Я осталась на месте, не приближаясь к Марго, ибо опасалась, что могу убить ее голыми руками.
Марго повернулась к ближайшему сундуку и, достав шкатулку, подала мне ее на вытянутых руках. Внутри в беспорядке валялись восковые куклы. Слыша оглушительный грохот собственного сердца, я откинула крючок под обивкой и открыла потайное отделение, где лежала склянка, подаренная мне Козимо. Склянка была пуста. Осторожно понюхав ее, я уловила зловещий запах миндаля.
— Как… как ты смогла это сделать? — не проговорила, а прошептала я.
— Козимо, — кратко ответила Марго, и в голосе ее не было ни малейшего намека на страх или раскаяние.
— Ты… ты и Козимо…
— Я написала ему. Он посоветовал отыскать шкатулку. Это было нетрудно. Ты ее не очень-то и прятала.
Я не могла шевельнуться. Шкатулка в моих руках сделалась вдруг невыносимо тяжелой, словно мраморная.
— Почему? — услышала я, как со стороны, собственный голос.
— Карл хочет умереть из-за того, что ты натворила! — Глаза Марго засверкали. — Ты убила его подданных, восстановила против него всех гугенотов. — Она сделала паузу, явно желая добиться пущего эффекта. — Но что самое главное, ты убила Колиньи, которого он любил, как родного отца.
— Ложь! — прошипела я. — Карл тут совершенно ни при чем. Ты поступила так, потому что любила Гиза, но я заставила тебя выйти за наваррца, а теперь ты решила, что…
Я наткнулась на ее понимающий взгляд и осеклась.
— Что, матушка? — промурлыкала Марго. — Что теперь ты замышляешь: убить Генриха? Ты ведь затем послала его на охоту вместе с Генрихом — чтобы его прикончили в глухом лесу, а потом изобразили, будто произошел несчастный случай? Тогда уж Генрих точно не станет вождем гугенотов. Ты захватишь его королевство, избавишься от всех прочих гугенотов и опять выдашь меня замуж за кого тебе пожелается.
— Матушка ненавидит нас, — пробормотал Эркюль. — Она ненавидит нас и поэтому не предупредила, что замышляется резня. Она хочет смерти нам всем.
В ужасе смотрела я на дочь, не в силах до конца поверить услышанному. Что же я сделала не так, где ошиблась, если она выросла такой дрянью? Я любила всех своих детей, любила как могла; я готова была на все, лишь бы защитить их. Да, в раннем детстве я нечасто могла одарить их материнским вниманием, но лишь потому, что их отобрала у меня Диана! После смерти моего мужа дети наконец-то стали целиком принадлежать мне, и я оберегала их, ни разу не усомнившись в том, что поступаю правильно. Как Марго, столь юная и прекрасная, могла превратиться в это злобное, совершенно чужое мне существо? Я пыталась пробудить в себе гнев, обрушить на ее голову поток брани… Но правда жалила мое сердце, словно змея, и я никуда не могла от нее деться.
Ради мести Марго готова на все. Она — Медичи, и проклятие, тяготеющее над ней, — не что иное, как моя кровь.
— Я дала Карлу амулет и яд, — продолжала Марго, как будто могла прочесть мои мысли. — Так посоветовал Козимо: завоевать доверие Карла, показав ему, на что я способна.
Я ощутила, как шкатулка выскользнула из моих рук, но звука падения не услышала.
— И это еще не все, — проговорила Марго, медленно, со злобой улыбаясь. — В Венсенне Карл собирался отпустить Генриха. Потом явилась ты и отобрала у него последнюю надежду на искупление. Теперь он думает, что наваррец умрет. Вот почему он принял яд. Он больше не в силах выносить бремя своей вины.
Я взглянула в ее лицо, в ее глаза, где не было и тени раскаяния, — и, схватив ее за плечи, затрясла так, что жемчужины из волос горохом посыпались на пол.
— Он думает, наваррец умрет, потому что ты обманула его! Ты хоть понимаешь, что наделала? Понимаешь? Твой брат умирает из-за тебя!
— Это твой яд и твой амулет! — Марго расхохоталась мне в лицо. — Все скажут, что это сделала ты, — точно так же, как убила королеву Жанну, как подсунула меня наваррцу, чтобы заманить гугенотов в Париж и перебить их. Все скажут, что ты отравила собственного сына, и никто никогда больше тебе не поверит!
Эркюль съежился, как побитый щенок.
— Это не я! — пролепетал он. — Не я! Я этого не делал!
Я оттолкнула Марго и медленно отступила на шаг.
— Как только я позабочусь о твоем брате, — сказала я ей, — я разберусь с тобой так, как ты заслуживаешь.
Я поместила своих младших детей под стражу и послала солдат в Шомон. Козимо арестовали и привезли в Бастилию.
