— Да, я в состоянии это понять. Но если таково мнение армии, то почему я должна говорить от ее имени? Какое я имею отношение к армии, почему меня выдвигают в ее глашатаи?
— Он тебе не сделает ничего, — буркнул Птолемей.
— Он и тебе не сделает ничего, — отрезала Таис, — если вы будете просить его, объясните вашу позицию по-человечески. Умоляйте его, но открыто! Вы разве не знаете, что больше всего на свете он ненавидит интриги и закулисную игру, любые намеки на мятеж?
— А ведь Таис права, — неожиданно поддержал ее Кен. — Что мы, как трусы, подставляем ее под удар. Зачем действовать за спиной, если мы считаем, что наше дело правое?
— Более того, хотя я вашу позицию понимаю, я ее не разделяю. Меня не остановили ни стужа, ни жара. Не остановит и дождь. Я готова идти за царем на край света и куда угодно. Потому что я ему верю. Но я обещаю стоять рядом и повиснуть у него на руке в случае его нежелательной реакции. — Таис бросила быстрый взгляд на Птолемея.
И он понял, что она вмешается. Не ради них, но ради Александра.
На собрании представителей войска Александр поначалу не мог поверить, что люди готовы сдаться так близко от цели. Он напомнил солдатам об их великих победах и удивился, что решимость и мужество покинули их сейчас, когда основная работа сделана и осталось пройти совсем немного. Ведь они вот-вот достигнут пределов ойкумены, дойдут до мирового океана, омывающего землю. Но его речь не возымела своего обычного действия, не убедила, не зажгла их сердец. Огромная усталость от тягот похода, убийств и опасностей единственный раз помогла им на время выйти из-под магического влияния его личности. Александр был поражен! Как можно отступить, как можно что-то не довести до конца? Признаться в собственной несостоятельности? Он не понимал этого. Он был сбит с толку и не узнавал своих солдат. Они отказываются подчиняться, они хотят идти назад?..
— Ну, что ж… Тогда возвращайтесь одни, если у вас нет ни чести, ни совести… Я пойду дальше. Без вас. С азиатами, недавними вашими врагами, — презрительно бросил он им после долгой недоуменной паузы.
У многих совесть «проснулась» уже сейчас, послышался гул, сдержанные рыдания. И тут Кен, гипарх гетайров, снял шлем и заговорил о солдатах: об их заржавевшем оружии, обносившейся одежде, об их тоске по родине, по семьям, об их усталости, о том, что они уже не те, какими были раньше.
— Они всего лишь люди. Они не могут. Ты — можешь, но ты — богоравный повелитель. Твой замысел велик, достоин богов, но неподсилен твоим солдатам. Пойми нас, царь! Умеренность в счастье — высшая добродетель, — закончил он дельфийской мудростью свою сбивчивую, но искреннюю и мужественную речь.
Нельзя добиться ничего выдающеюся, не преступив меры, не преодолев страха и бессилия. Растут, только перерастая себя. Но Александр не сказал этого. Не проронив больше ни слова, он удалился к себе. Он понял, что «поет глухим».
Офицеры же, заметно нервничая, бурно обсуждали ситуацию, не зная, правильно ли они поступили, нашли ли нужный тон и гадали, что решит Александр. У Таис горела голова от всего увиденного и услышанного. Ее мучила мысль, почему Александр уже давно приказал строить огромный флот на Гидаспе, в царстве Пора. Он наверняка знал уже раньше, что впереди, за Гифасисом, лежит не мировой океан, а обширные земли…
— Кратер, Птолемей, — обратилась к ним Таис, — прикажите Аристандру спросить волю богов.
— Ах! — все, что только смог сказать Кратер в ответ на ее находчивость.
Предсказание, конечно же, оказалось против продолжения похода в восточном направлении.
…Таис сделала все отвращающие знаки, три раза повторила «со мной Афина Владычица», решительно вздохнула и проскользнула в палатку Александра, зная, какой тяжелый бой ей предстоит. Она понимала, что для Александра полученный им удар равнозначен удару ножа в спину; его люди, его народ нанесли ему такое поражение, которое не наносили враги.
Она правильно угадала мысли государя. Его не смог остановить противник, неужели остановят свои? Бывшие пастухи и землепашцы, нищие, которых он вытащил из лесов Македонии, сделал из них не только людей, но хозяев жизни, перед которыми склонились народы. Он показал им огромный мир, другую жизнь, масштабы и перспективы, покрыл их славой, обогатил в конце концов. А они этого всего не поняли и не оценили? Они хотят в свои деревни, к своим овцам и баранам. «Сами они бараны, безмозглые и ничтожные», — думал Александр. Без прикрас описал Эсхил людей прошлого, да только и теперешние ничем не лучше:
…Смотрели и не видели, а слыша,
не слышали, в каких-то грезах сонных
влачили жизнь…
Из-за их убогости ума, трусости, нищеты духа, скудости фантазии должна рушиться мечта всей его жизни? Какая неблагодарность, какая насмешка судьбы! Царя мучили гнев, отчаяние, досада. Он чувствовал себя так, как будто у него отняли цель жизни, перечеркнули все огромные усилия, вложенные в ее достижение. Чужая воля вмешалась в жизнь, где господствовала только его воля. И это была не воля высших судеб, богов или непреодолимых роковых обстоятельств, нет — воля его подчиненных!
Два дня провела Таис в палатке Александра в уговорах, утешениях, слезах, ласках. Всеми силами пыталась поддержать в такое сложное для него время, уменьшить горечь и разочарование, чувство одиночества. Одни боги знают, каких усилий и душевной работы ей это стоило. Но велика была любовь. Спасибо любви, слава любви.
— Ты переступаешь грань! Не руби с плеча, ты не в Гордионе. Это твои люди.
— Трусы!
— Они хотят жить! Не в памяти веков, а сейчас и на этом свете. Александр, это неповиновение — знак, который тебе шлет судьба. Отнесись к нему серьезно. Прояви благоразумие.
— Ты на их стороне? — Какое презрение в сощуренных глазах.
— Нет. Я с тобой — вот тут, сейчас. Ты знаешь, я никогда не вмешивалась ни во что. Но даже я не всегда понимаю тебя: что тебя гонит на край света, что тянет за пределы разумного, зачем такое напряжение сил, зачем столько насилия и крови? Вряд ли кто-то поймет это когда-нибудь правильно. Лично мне не нужны доказательства твоей исключительности, я ее и так принимаю. Но я чувствую, что сейчас ты делаешь ошибку. Конечно, если человек так много берет на себя, так вмешивается в ход жизни, он не в состоянии избежать ошибок. Иногда судьба оказывается сильнее, жизнь настаивает на своем, и у тебя не остается выбора — ты вынужден поступать против своей совести и убеждений, как это было с Парменионом. А иногда происходят просто несчастные случаи, катастрофы, как с Клитом. Но сейчас хозяин положения — ты.
