Джорджия свернулась калачиком на постели и накрылась покрывалом – ей хотелось остаться в одиночестве, – однако Лиззи отыскала ее и заставила рассказать обо всем.
– Печально, – согласилась подруга, – но это всего лишь очередные доказательства виновности Селлерби. Когда его припрут к стенке, все это понадобится суду.
– Но Дрессер мог умереть!
– Однако он жив и здоров. Наверняка он не раз смотрел в глаза смерти и все же уцелел – так что он просто счастливчик.
– Однако встреча со мной не принесла ему счастья.
Лиззи многозначительно взглянула на подругу. Джорджия горестно вздохнула.
– Хорошо. Я не смогла уберечь его от чувства ко мне, но не могу же я вечно скрываться?
– Пока ты вполне можешь наслаждаться прелестным летним погожим деньком. Пойдем со мной в детскую, а потом поможешь мне с домашними делами. Ничто не успокаивает так, как работа.
Лиззи нельзя было отказать, и к обеду Джорджии пришлось признать, что на душе у нее полегчало.
Она была в Брукхейвене лишь однажды – они с Диконом приезжали погостить на Рождество. Здесь было восхитительно, но тогда дом заполнила родня и друзья, то и дело затевались разнообразные развлечения. Парк и окрестности выглядели тогда грязно-серыми – зима выдалась бесснежная.
На этот раз все оказалось иначе. Вокруг все цвело и благоухало, и в доме царила тишина. Старый крепкий дом и прочная надежная мебель давали ощущение покоя и гармонии, а запах ароматных трав, доносившийся из кухни, успокаивал.
В принадлежавших ей прежде домах Джорджия ценила все новое и элегантное, а интерьеры Эрне были выдержаны в духе итальянской моды тридцатилетней давности. Брукхейвен же просто-напросто был хорошо обжитым домом, о котором заботилось несколько поколений подряд, – здесь все дышало комфортом.
Она вдруг поняла, что вот такой деревенской жизнью, возможно, и она смогла бы жить – и что, вероятно, такая жизнь возможна и в Дрессер-Мэноре. Сможет ли она этой жизнью вполне удовольствоваться? Ведь придется жить так год за годом. Но последние фатальные для нее события в высшем свете оставили крайне неприятные воспоминания. Разумеется, она будет скучать, но, возможно, с радостью заживет подобно Лиззи.
Когда они шли из детской в столовую, Лиззи лукаво спросила:
– Ну как, дорогая, тебе уже лучше?
– Лучше. Но я все равно чувствую себя виноватой. На душе гадко – и не в последнюю очередь потому, что я это заслужила. Не уверена, что имею право на покой.
– А кому станет легче от твоих беспросветных страданий?
– В Библии сказано, что грешникам надлежит расплачиваться за свои прегрешения. Виновные обязаны страдать.
– Но ты ничем не согрешила.
– Я совершенно уверена в обратном. И даже не могу в полной мере расплатиться за свой грех, жалкое я создание!
– Просто ты практична. Да-да, блистательная леди Мей еще и весьма практичная особа. Именно поэтому мы с тобой подруги.
– И я от души благодарю тебя за это. – Джорджия остановилась между лестничными маршами. – Лиззи, мне нужно кое о чем рассказать тебе. Даже если после этого ты станешь меня презирать.
– Полно, ты не можешь совершить ничего отвратительного.
– Не уверена. Я желаю Селлерби смерти. На самом деле! От всего сердца! Нет во мне никакого христианского смирения, и подставлять другую щеку для удара я не намерена. Я хочу пуститься в пляс на его могиле!
Лиззи была изумлена, однако сказала:
– Если бы он подстроил убийство моего Генри, думаю, я чувствовала бы то же самое, что ты сейчас.
Джорджия сердечно обняла подругу:
– Спасибо! Спасибо за то, что поняла меня. Я запретила Перри вызывать злодея на дуэль, но сейчас уже не уверена в своей правоте. Одна надежда, что, будучи приперт к стенке, он покончит с собой, словно ядовитый скорпион!
– И это будет очень мило с его стороны.
– Лиззи, я никак в себя прийти не могу.
– Я и сама потрясена, ведь мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с таким злодейством. Его во что бы то ни стало нужно остановить, но почему кто-то для этого непременно должен испачкать руки в его крови? А вот если бы он покончил со своей жалкой жизнью, то был бы погребен на неосвященной земле и вечно горел бы в аду. Так давай за это помолимся!
Джорджия ахнула, но тотчас захихикала:
– Ох, Лиззи, хвала небу, что ты у меня есть!
Мужчины не появились к обеду, поэтому дамам пришлось обедать в будуаре Лиззи.
– Наверняка они решили поесть на ферме – уверяю тебя, они этим наслаждаются. Еще бы, еда на свежем воздухе кажется вдвойне вкуснее!
Джорджия рассказала подруге о том, как они с Дрессером ходили в таверну пить эль, а затем понемногу рассказала о прочих их общих с Дрессером увеселениях. Но не обо всех. О ночных приключениях она умолчала. Кроме, пожалуй, одного.
Она поведала Лиззи о том, как Дрессер явился навеселе и раненый, как легко отнесся к своим ранениям, которые на самом деле оказались пустячными. Джорджия созналась, что ворвалась в его спальню и увидела его в одной ночной сорочке.
– Ах, Джорджи, как это дурно с твоей стороны, – сказала Лиззи, явно потешаясь над подругой. Ей забавно было, сколь неловко пытается скрыть подруга свои чувства к Дрессеру.
– У него очень красивые ноги, – сказала Джорджия и, к собственному изумлению, покраснела до ушей.
– Возможно, тебе следует сочинить о них милое стихотворение, – отозвалась Лиззи с улыбкой.
– Его зовут Хамфри… Только не смей так его называть!
– Уверена, в Средние века это имя считалось весьма благородным.
Джорджия уже готова была поведать Лиззи о своих ночных подвигах на ниве страсти, но, слава богу, явились мужчины, разрумянившиеся от свежего воздуха и простой вкусной еды.
– Я заходил к себе в комнату и нашел там письмо от вашего брата, Джорджия, – сказал Дрессер, убедившись, что двери плотно закрыты. – Ему довольно легко удалось найти людей, которые помнят мертвое тело, скорее всего это был Ванс.
– Дрессер! Я ни слова не говорила об этом Лиззи!
– О, тогда примите мои искренние извинения, миссис Торримонд.
– Нет-нет, – ответила сконфуженная Лиззи. – Так вы утверждаете, что сэр Чарнли Ванс мертв?
– Полагаю, мне следует кое-что тебе объяснить, любовь моя, – сказал Торримонд.
– Совершенно справедливо, – сказал Дрессер и подал Джорджии едва заметный знак, означающий, что сейчас следует оставить супругов наедине.
– Но почему? – шепотом спросила она, когда они вышли в коридор. – Что за тайны?
Дрессер хмыкнул:
