Максу показалось, что наступила жуткая тишина и в ней сердце его стучит на всю спальню. Запах лекарств вдруг тяжело ударил в ноздри, а комната начала расплываться перед глазами. За окном по улице прогромыхала какая-то припозднившаяся карета, и стук ее колес вернул Макса к действительности.
– Ребенка? Она носит ребенка? – запинаясь, выдавил он из себя. – Как вы ... то есть я ... откуда вам ...
Гривз покачал головой.
– Наверняка я, конечно, сказать не могу. Но она бормотала что-то об этом и очень хотела вас увидеть. Женщины чаще всего узнают о своем положении много раньше врача.
Макс затряс головой.
– Ну, я даже и не знаю ... То есть я ...
У Гривза вдруг кровь отхлынула от лица.
– Боже, Макс, надеюсь, ребенок-то ваш?
Макс не стал считать дни и недели. Он достаточно хорошо теперь знал Кэтрин. И нисколько не сомневался, что, конечно, его.
– Да, – уверенно ответил он, – конечно, мой ребенок. Я поговорю с ее братом, лордом Трейхорном. С женитьбой мы не задержим.
Гривз улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
После того как Гривз собрал свои инструменты и откланялся, Макс придвинул кресло к кровати. Позднее Делайла робко вошла в спальню и принесла кофейник с обжигающе-горячим кофе и холодный ужин на серебряном подносе. С наилучшими пожеланиями от домоправительницы, сообщила она де Роуэну. Макс кривовато усмехнулся в ответ. Похоже, с его присутствием здесь все-таки смирились. По крайней мере, морить голодом его не намерены. Он взял поднос и горячо поблагодарил Делайлу, но есть он не мог.
Кофе оказался просто божественным. Ночь уже разостлала свое черное полотно над Лондоном, а он все потягивал горький напиток. Как человек, много лет проведший на реке, Макс чутко чувствовал, как с Темзы начинает дуть ветер, принося с собой прохладу и заставляя время от времени поскрипывать дом. Внутри дома постепенно стихли шаги и двери перестали приглушенно хлопать. За окном, на улице, тоже наступила тишина. Никто и ничто не мешало его бодрствованию. Макс передвинул кресло к краю кровати, положил, раскинув локти, руки на стеганое одеяло, устало преклонил на них голову и стал слушать ровное тихое дыхание Кэтрин.
Она жива. И будет жива, пока он сидит здесь, пока он прислушивается к каждому ее вдоху. Он просто убежден. Но из головы у него все не выходило ее обескровленное лицо, когда он упал рядом с ней на колени там, на склоне холма. Там и снизошло на него прозрение. В ослепляющей вспышке понимания, которое в жизни мужчины случается раз, от силы два раза в жизни, он, наконец, признал то, что сердце его давным-давно знало и приняло. Он любит Кэтрин. До безумия. И как бы он ни старался скрыть от нее свои чувства, уже слишком поздно. Она стала неотъемлемой частью его существа, его души и сердца. Теперь он должен все расставить по своим местам.
Около двух часов ночи Кэтрин зашевелилась, и задремавший было Макс вскочил на ноги. Он увидел, как рука ее приподнялась с одеяла и как в его сторону едва заметно повернулась голова.
– Макс, – еле слышно просипела она с закрытыми глазами.
Макс схватил ее за руку и прижал к губам. Он почувствовал горячую и живую кожу.
– Кэтрин, – сдавленно проговорил он, – я здесь, дорогая, я здесь.
Скорее всего, ему привиделось, что он заметил на ее губах тень улыбки. Кэтрин снова погрузилась в сон. Макс, не выпуская ее руки, присел на кровать и замер. В таком положении и обнаружил его Бентли где-то ближе к рассвету.
Брат Кэтрин вошел в комнату на цыпочках, и о его появлении можно было судить лишь по негромкому скрипу открывшейся и закрывшейся двери. Макс поднялся на ноги и, продолжая держать Кэтрин за руку, повернулся к вошедшему. Ратледж выглядел ужасно. На щеках двухдневная щетина, немыслимо измятый плащ, который он явно не снимал и в нем и спал. Когда он подошел к изголовью сестры, Максу в нос ударил запах дешевого табака и бренди.
Бросив на Макса непонятный долгий взгляд, он чуть растерянно провел пятерней по волосам и уперся другой рукой в бок.
– Как она? – неожиданно мягко спросил он.
– Жива, – коротко ответил Макс чуть дрогнувшим голосом.
Ратледж подошел ближе и наклонился, чтобы тыльной стороной руки ласково провести по щеке сестры. Кэтрин даже не шевельнулась. Довольно долго простояв молча, Бентли поднял голову и кивнул на поднос, стоявший на ночном столике.
– Кофе?
– Только холодный.
– Выпью, – сказал Ратледж, почти дружески похлопав Макса по спине и усаживаясь в стоявшее рядом со столиком кресло. Упершись локтями в колени, он наклонился вперед, всматриваясь в лицо сестры.
– Послушай-ка, де Роуэн, езжай домой и поспи, – сказал он, не поворачивая головы. Мой кучер отвезет тебя на моей упряжке.
– Нет.
Ратледж посмотрел на Макса слегка удивленным взглядом.
– Я на самом деле считаю, что тебе нужно поспать, старина, – мягко заметил он. – Если не путаю, то у тебя сломана пара-другая ребер, и ты больше суток не спал.
– К чему ты клонишь?
Ратледж окинул взглядом сначала разбитое и в ссадинах лицо Макса, потом его грязную одежду.
– Я клоню к тому, что ты выглядишь еще хуже меня, а это в своем роде уже достижение, – ответил он. – Тебе нужно вздремнуть, принять ванну и переодеться, причем именно в таком порядке. Я не сдвинусь с этого кресла до твоего возвращения. Клянусь.
Доброжелательность Ратледжа почти обезоружила Макса.
– Я не могу ее оставить, – просипел он.
Ратледж вздохнул.
– Как я понимаю, ты собираешься околачиваться здесь и вершить благородные дела? Но, по правде говоря, де Роуэн, вид у тебя не приведи Господи. Она же, как увидит тебя, так и отказать может, а? В конце концов, подстрелил-то ее ты, и никто другой. Так что отправляйся домой, старина. Ненадолго, хорошо?
Не женись очертя голову, а огляди себя со всех сторон, ибо дело это слишком важное.
Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина
В жизни случаются такие видения, которые приходят совершенно неожиданно и настолько внезапно, что глаза бывают просто не готовы их увидеть, а ум не может их охватить. Именно такое произошло с Максом, когда он вернулся на Мортимер-стрит, где обнаружил, что мир перевернулся вверх ногами. Убежденный, что Кэтрин продолжает пребывать в забытьи на рубеже между жизнью и смертью, он промчался мимо Делайлы вверх по ступенькам к спальне и уже протянул руку, чтобы едва слышно постучать, как из-за двери до его ушей донесся взрыв хрипловатого смеха.
Озадаченный услышанным, он толкнул дверь и, увидев, что Кэтрин сидит на постели, опираясь на целую гору подушек, издал вздох облегчения. Лицо ее по-прежнему было бледным и осунувшимся, а вот глаза стали живыми и, самое главное, она улыбалась.
