небо, я дрожу от желания, потому что наступит тот день, когда я увижу, как затуманятся ваши прекрасные глаза, когда я буду страстно вас ласкать…
Банальная восторженность его речей казалась Элизабет смешной, но это не мешало ей злиться. Она устремила на Фостера пренебрежительный взгляд.
— Можно мне вставить слово? — спросила она. — Вы очень уверены в себе, в своем обаянии, Чарльз. Мне жаль, но я не испытываю никакого тайного томления на ваш счет и не хочу за вас замуж. Откуда вы вообще это взяли? Я не давала ни малейшего повода. Разводитесь, если хотите, меня это не касается. Хотя это не лучшим образом отразится на вашем ребенке.
— Но Лисбет!
— Никаких «но», Чарльз! И прошу не беспокоить меня больше этими глупостями, тем более здесь, в больнице. Скажу сразу: мы с родителями подыщем другого врача. Когда вы бываете у нас, ваше поведение не нравится Мейбл, а еще больше мне.
Молодая женщина встала со скамьи и быстрым шагом направилась к большому зданию, где находились отделение для младенцев и столовая. Сирот в городе становилось все больше, и здешние сестры милосердия занимались преимущественно младенцами-подкидышами и очень маленькими детьми.
«Надо будет обсудить это с Жюстеном. Он настаивает на выплате мне части доходов с поместья. До зимы деньги мне понадобятся, — думала Элизабет. — Бедные сироты нуждаются в пеленках, чистой одежде, игрушках…»
Нет, она не поедет ни в Канаду, ни в Англию, чтобы жить там вместе с Жюстеном! Это было бы бегство, акт безумия. Элизабет со всей ясностью осознала: их любовь обречена.
Сентрал-парк, пятница, 16 июня 1905 года
Антонэн мирно играл в шарики, сидя на расстеленной Нормой на траве для него квадратной простынке. Домоправительница примостилась рядом с вязанием, краем глаза посматривая на питомца. Спицы ее так и мелькали: радуясь возможности побыть на свежем воздухе, Норма вязала шерстяные носки для сирот возрастом от восьми до двенадцати лет, которым вскоре предстояло отправиться на Запад в надежде на усыновление.
— А мама где? — спросил мальчик, глядя по сторонам.
— Там, у озера, на каменной скамейке.
— Норма! Я хочу к ней!
— Не надо ей мешать! Мама читает письмо. Хочешь стакан лимонада за то, что чуточку подождешь?
— Хочу! И еще конфету.
Скрепя сердце Норма уступила. Она выросла в протестантской семье, и родители были очень строги к ней и братьям. Антонэн же, на ее взгляд, был слишком избалован.
— Скажи, почему ты не замужем? — спросил мальчик, подбрасывая самый красивый шарик.
— Не встретила мужчину, за которого захотела бы замуж, любопытный ты лисенок! И вообще, если бы это случилось, мне пришлось бы расстаться с твоей мамой и я бы огорчилась. Я ее очень люблю.
— А я люблю больше, чем ты!
— Это естественно, потому что это твоя мама. На, пей лимонад! Только, пожалуйста, постарайся не запачкаться. Конфету получишь, когда все выпьешь!
Антонэн моментально опрокинул содержимое стакана на свою перкалевую рубашечку. Норма сокрушенно покачала головой. Тихо его отчитав, она все же дала мальчику конфету.
Элизабет ничего этого не видела — так ее занимало письмо. Послание Жюстена пришло утром вместе с еще одним письмом — от Анри. Молодая женщина решила прочесть оба в тенистых аллеях Сентрал-парка: это было самое любимое ее место пребывания в Нью-Йорке.
По случаю она надела очень простое летнее платье из розового ситца. Последние дней десять ее одолевали исключительно мрачные мысли. Но, держа в руках пришедшее из Франции письмо, написанное рукой Жюстена, она невольно снова начала надеяться на лучшее.
Сейчас, глубоко взволнованная прочитанным, она повторно пробегала глазами последнюю страницу, чтобы усмирить свое недовольство, свое возмущение и в особенности еще раз насладиться словами любви, ей адресованными:
…Закончить рассказ про все свои злоключения, ожидавшие меня по возвращении в Гервиль, я хочу маленькой радостью. Может, с моей стороны это и ребячество, но я все-таки об этом напишу: твоя лошадка Перль с жеребенком снова в родной конюшне! Я купил их на ярмарке в Руйяке, в ближайший понедельник после похорон Лароша. Лошади ни в чем не провинились, в том числе и Галант. Я его оставлю, это хороший жеребец. Никто не будет с ним обращаться жестоко, и его нрав со временем смягчится.
Моя принцесса, моя прелесть, моя красавица! Я думаю о тебе день и ночь. Вынужден признаться тебе, что в ближайшее время я в Нью-Йорк не поеду.
Нужно дождаться возвращения Роже, а это будет не раньше чем через три недели. Не терпится снова с ним увидеться, и я постараюсь сделать так, чтобы он забыл все пережитые по вине Лароша ужасы.
Виноградники тоже требуют внимания, ведь близится сбор урожая. Только ради тебя, Элизабет, моя ненаглядная любовь, я стараюсь заработать побольше, ведь поместье принадлежит нам обоим. Кстати, я смог наконец изучить все документы, имевшиеся в распоряжении нотариуса. Все чин по чину, я — действительно новый хозяин Гервиля, как любит меня называть твой дедушка Туан.
Знай, что я тебе верен, и так будет всегда. Мы с Ирэн встретились (это та девушка, про которую я рассказывал), и я сказал, что люблю другую. Она расстроилась, в глазах стояли слезы, но все-таки поблагодарила меня за честность.
А ты, моя принцесса? Теперь ты уже не можешь ни выйти за Анри, ни даже встречаться с ним. Меня точит ревность, ведь ты далеко, нас разделяет океан. Ты — моя, и я прошу тебя, даже если до нашей новой встречи пройдут месяцы, не предавай меня! И поскорее напиши. Каждое твое слово — как поцелуй на моих губах, истосковавшихся по твоим. Обнимаю тебя нежно,
Жюстен
Не зная, расстраиваться ей или радоваться — столько любви, но приедет Жюстен не скоро! — Элизабет вложила письмо обратно в конверт. Придется тщательно спрятать его, потому что содержимое подтверждает все опасения Мейбл.
— Мама!
Антонэн подбежал к ней. Вид у мальчика был хмурый, нижняя губка упрямо выпячена. Он прижался к ее коленям, отчего платье примялось, и схватился за подол грязными руками.
— Мне скучно одному! Норма плохая.
— Норма плохая? Нехорошо врать, Антонэн! Возвращайся к ней и поиграй еще минут десять. Я скоро приду.
— Нет, я буду тут, с тобой!
Мальчик подобрал камешек и швырнул его в воду. Потом открыл мешочек с шариками, прихваченный с собой, и стал, хохоча, разбрасывать их вокруг себя.
— Антонэн, прекрати! — одернула его Элизабет. — Ты заслуживаешь порки! Немедленно прекрати!
Прибежала Норма и сразу кинулась собирать шарики из агата ярких цветов.
— Отведи его домой, Норма! Сил моих нет, он все чаще капризничает
