Там же, на втором этаже княгиня медленно приоткрыла дверь в комнату, располагавшуюся по соседству с Наташиной. Там тоже было тепло и солнечно, но в воздухе не чувствовалось свежести — лишь странные, травные ароматы лекарств. И, глядя на Лизу, у Анны тревожно сжалось сердце. И, хотя со стороны казалось, что сестра спокойно спала, румянец на ее лице казался болезненным, а дыхание — то едва различимым, то неожиданно сильным с влажными хрипами. Ее руки, лежавшие поверх одеяла, потрясли Анну своей истонченностью, а губы — бледностью, сливавшейся с прозрачной бледностью кожи на лице. И Анна не понимала — темные полукружья под глазами: это тени от длинных ресниц или примета ее нынешнего нездоровья?..
Анна едва удержалась от того, чтобы не броситься в ту же минуту к Лизе — обнять ее, согреть, ибо та была похожа на спящую царевну, нет, даже больше, тяжелее — на ледяную внучку Берендея. И от ее холодности Анне едва не сделалось дурно, но в этот момент она заметила какую-то фигуру рядом с кроватью, на которой лежала Лиза.
Да, это же Варя! Анна узнала, почувствовала в темном силуэте старую няньку, негромко похрапывавшую в тени алькова. Варвара здесь! Ее добрый ангел, верный и преданный друг. Анна сделала шаг навстречу, как будто намереваясь разбудить Варвару, но княгиня, почувствовав ее порыв, осторожно взяла Анну под руку и быстро, но бесшумно увлекла за собой прочь из спальной Лизы.
— Нам стоит поберечь сон Елизаветы Петровны, — мягко и с некоторой укоризной прошептала Репнина, и Анна вынуждена была с нею согласиться.
Не без сожаления она спустилась вниз вслед за княгиней и еще какое-то время провела в ее обществе, ожидая выезда. Зинаида Гавриловна, обычно чопорная и немного высокомерная, непременно кичившаяся своим местом при дворе (она уже много лет приятельствовала с императрицей), на этот раз показалась Анне новым, совершенно другим человеком. «Эта трагедия, случившая с Лизой, задела и ее», — подумала Анна. В голосе княгини появилась надломленность и настороженность. А уж столь искренняя забота о здоровье Лизы и того была удивительней.
Анна помнила, как нелегко сходились эти женщины поначалу: строптивая, но открытая гордячка Лиза и надменная матушка ее любимого Михаила, которая долго не могла забыть о первом (хотя, как потом выяснилось, незаконном) браке княжны Долгорукой, которым, как полагала княгиня Репнина, честь Лизы была запятнана в глазах света безвозвратно. И только появление внуков слегка укротило пыл взаимного неприятия, придавая отношениям Лизы со свекровью выражение внешней терпимости и благополучия. Лиза не раз в прошлом писала об этом Анне, и теперь баронесса была приятно удивлена видеть ту заботу и внимание, которым окружали ее сестру родители Михаила. Да, пусть минуют нас беды и печали, но только в горести можно познать настоящего друга, равно как и увидеть врага — в радости.
Новая встреча снова растревожила ее, разбередила душу, с грустью вынуждена была признать Анна, направляясь в отряженной Репниными коляске к Летнему саду. И поневоле она впервые задумалась над постоянством и регулярностью испытываемых ею и ее близкими бедствий, как будто злой рок преследовал их. И прежние объяснения по библейскому принципу «ОН посылает испытания избранным» уже не могли удовлетворить Анну. Но не потому, что она стала сомневаться в их правоте, а потому что начала подозревать в том бесконечном водовороте несчастий, что, кажется, буквально преследовали ее, не Божий промысел, а злой умысел.
Иногда Анне уже и в прошлом приходила в голову мысль о том, что все печальные события в ее жизни, все потери связаны с ее происхождением. Любовь родителей, искренняя, но греховная, могла вызвать гнев Небес, но покарали их не высшие силы, а недобрая воля княгини Долгорукой, которая так и не смогла смириться ни с предательством мужа, ни с существованием у него еще одной дочери — Анастасии. В огне этой ненависти уже сгорели Иван Иванович и Андрей Долгорукий, едва не погиб ее сын, Ванечка… Так неужели же этот кошмар не закончился?
«Нет-нет!», — отмела Анна крамольные мысли. Уход Владимира — ужасное стечение трагических обстоятельств, а появление новоявленного барона Ивана Корфа и пожар в Двугорском — нелепое стечение объективных причин. Совпадение, невольно воздвигшее на ее возвращении к обычной жизни целый ряд препятствий, преодоление которых снова потребовало от Анны мужества. А его запасы в ее душе уже были на исходе, и единственное, в чем она могла еще надеяться почерпнуть сил, столь необходимых ей для борьбы, — любовь детей…
— Позвольте, сударыня… Могу я спросить, у кого вы шили это платье? Не у мадам де Ланж? — вдруг услышала Анна и оглянулась, чтобы увидеть спрашивающую ее женщину: выйдя из коляски, остановившейся на набережной неподалеку от входа в Летний сад, она едва не столкнулась с приближавшейся к соседнему экипажу особой, за которой шествовала нянька с хорошеньким светловолосым мальчиком с голубыми глазами. Анна успела заметить (не могла не заметить!) малыша — он был так очарователен и издалека чем-то напомнил ей Ванечку, и поэтому Анна невольно сделала движение в его сторону, но, разглядев мальчика, поняла, что он — младше ее сына, и общее у них — только цвет волос и глаз. Потому, подавив едва не вырвавшийся у нее вздох сожаления, Анна опустила голову и вежливо посторонилась, обходя даму, по-видимому — его мать. Но женщина сама остановила ее, когда Анна, казалось, уже прошла мимо.
— Простите? — не поняла Анна и ахнула: перед нею стояла Наташа Репнина.
— Анастасия? — не меньше ее удивилась Наташа. — Но вы, насколько мне помнится… Впрочем, о чем это я… Рада видеть вас в полном здравии. Так когда вы вернулись? А ваш супруг с вами? Это все революция! Разрушены казавшиеся такими крепкими державные связи, что говорить о людях! Мы очень переживали, потеряв вас, но, слава Богу, вы опять с нами…
— Только я, — тихо сказала Анна.
— А… — Наташа на мгновение замолчала, чувствуя себя неловко. — Примите мои сожаления…
— Извините меня, Натали, — промолвила Анна, собираясь с силами, — но я бы хотела избегнуть объяснений по этому поводу и каких бы то ни было рассказов, по крайней мере, в первое время своего возвращения.
— А я, наоборот, желала бы услышать объяснения, но совершенно по другой причине и до того, как вы оглянулись, — улыбнулась Наташа и заговорила совершенно иным, любезным и равнодушным светским тоном. — Не поймите меня превратно, но я остановила вас только по тому, что увидела знакомый силуэт. Точно такое же платье я заказала у мадам де Ланж, но успела надеть его всего несколько раз и была уверена, что ни у кого в столице такого нет.
— Полагаю, так оно и есть, — с облегчением кивнула Анна: она была рада, что давно усвоившая дворцовый этикет и манеру общения Наташа с такой легкостью отвела опасную тему разговора, переведя его в русло обычной светской болтовни. — Дело в том, что это платье мне великодушно одолжила ваша матушка, княгиня Репнина. Но я думала, что она распоряжается вашими вещами с вашего согласия. Однако если вы возражаете, то я сниму его сразу же по возвращении к вам, вот только найду детей в Летнем саду…
— Маман? — Лицо Наташи покрылось легким румянцем. — Тогда вам не о чем беспокоиться, а у меня нет повода волноваться за оригинальность выбранной мною модели. Вы живете сейчас у нас?
— Увы, — вздохнула Анна. — Я принуждена была неожиданными обстоятельствами просить вашу семью оказать мне гостеприимство, ибо произошедшие недавно события лишили меня не только собственного имени, но и крова над головой.
— Вот они — последствия революций! — воскликнула Наташа, но Анна покачала головой.
— Это не единственное и, быть может, не самое худшее из событий, — впрочем, я думаю, вы уже знаете о том несчастье, что обрушилось на мою семью и невольно задело и ваш дом.
— Видите ли, — после некоторой паузы призналась Наташа, — я уже давно не живу под родительским кровом и не так часто, как прежде, навещаю родных.
— Так вы не знаете? — растерялась Анна.
— О чем? — Румянец на щеках Наташи стал еще более заметным, а смущение — явным.
Не очень понимая, как это может быть, чтобы Наташа, всегда бывшая в курсе всех дел семьи, находилась в неведении. Анна коротко рассказала ей о пожаре в Двугорском, о предстоящей тяжбе с новым родственником. И по тому, с каким волнением и сочувствием Наташа внимала ей, она поняла, что княжна искренна в своем неведении. Разумеется, еще примеривая платье под присмотром княгини Репниной, Анна уловила некоторую двусмысленность в отзывах Зинаиды Гавриловны о своей дочери, но отягощенная собственными заботами не придала этому столь серьезного, как это, наверное, заслуживало, значения.
— Буду признательна вам, — выслушав Анну, сказала Наташа, — если вы дадите мне знать, когда я смогу навестить Лизу. Лучше, правда, если это случится в отсутствие князя и княгини. Но между тем они проявили к вам поистине христианское великодушие, и, быть может, его благотворное влияние распространится, в конце концов, и на других… А пока — я готова оказать вам такую же любезность.
