Сесили хотелось плакать не то от чувства облегчения, не то от отчаяния, потому что ей никак не удавалось вытащить из сумочки на поясе маленькую складную кожаную фляжку. Что и говорить, она с волнением ждала разговора с Оливером утром, при свете дня, после ночи, полной греховной страсти. Будет ли он после этого считать ее шлюхой? Станет ли рассказывать друзьям о своей победе над робкой и целомудренной Сесили, навсегда уничтожая ее добрую репутацию и обрекая ее на гнусные сплетни?
Ночью она лелеяла глупые мечты о том, что утром Оливер проснется и, пораженный в самое сердце ее смелостью и откровенностью, поклянется отныне всегда любить только ее. Несмотря на сломанную руку и прочие травмы, он помчится к Сибилле просить руки ее сестры, Сесили. Она станет леди Белмонт, выйдя замуж за самого желанного и завидного жениха во всем графстве. Их внезапный роман взбудоражит всю Англию!
В действительности же он ничего не помнил.
Наполняя фляжку водой, она прикусила губу, чтобы не заплакать. Кроме падения с лошади, он не помнил ровным счетом ничего. Оливер Белкот лишил ее девственности, но об этом знала только Сесили.
Выпив половину фляжки, она снова медленно наполнила ее водой, оттягивая время возвращения к Оливеру. И все же — не пострадает ли ее репутация оттого, что она, незамужняя девица, провела целую ночь наедине с мужчиной, пусть даже серьезно травмированным? Особенно если этот мужчина не кто иной, как печально известный ловелас Оливер Белкот. Если говорить откровенно, Сесили сама легла под него. И все же она надеялась, что ей не придется ловить на себе косые взгляды. Впрочем, где-то в глубине души ей было интересно, каково это — иметь репутацию безрассудной и опасной женщины.
А как же бедная Джоан Барлег? Как она воспримет новость о том, что ее нареченный провел долгую темную ночь наедине с незамужней девицей? Пойдут сплетни, одна грязнее другой…
Сесили вдруг стало стыдно. Она почувствовала себя лгуньей, блудницей, женщиной без каких бы то ни было нравственных принципов. Слава Богу, об этом не знает никто, кроме нее самой.
Взяв себя в руки, она постаралась принять обычный вид и отправилась назад, к Оливеру.
Он уже сумел сесть и опереться спиной на каменную стену, и у Сесили сжалось сердце от его изможденного вида. Отросшая за ночь щетина ярко выделялась на смертельно-бледной коже, под глазами виднелись большие темные круги. Правая рука была прижата к боку и согнута в локте. Правая нога была приподнята и согнута в колене. Неожиданно ей бросились в глаза неправильно застегнутые брюки. Ночью в темноте она не сумела застегнуть их как надо. От испуга она споткнулась, но тут же выпрямилась и, еще не дойдя до Оливера, протянула ему фляжку с водой.
— Вот, пейте, — ровным голосом сказала она, опускаясь на колени и вкладывая фляжку в его левую руку. — Пейте маленькими глотками, чтобы не потревожить ребра.
Оливер стал послушно пить воду мелкими глотками, делая частые паузы для неглубокого дыхания, и Сесили поняла, какую сильную боль ему приходится терпеть. Когда фляжка опустела, она осторожно забрала ее у него из левой руки.
— Простите меня, леди Сесили, — серьезно сказал Оливер, глядя на нее.
— Простить? Но за что? — удивилась она, поворачиваясь к нему спиной, чтобы вытряхнуть из фляжки остатки воды и снова засунуть ее в сумочку на поясе.
— Вы знаете за что, — тихо сказал он.
Сердце Сесили бешено забилось в испуге, она заметно побледнела и молча повернулась к Оливеру.
— Я поставил вас в такое ужасное положение и причинил столько неудобств, — опустил он голову. — Вам, невинной девушке, пришлось ухаживать за пьяным, да еще раненым грубияном… Позвольте мне все же надеяться на ваше прощение.
— Ах, вот вы о чем, — с облегчением рассмеялась Сесили, чувствуя, как сердце понемногу успокаивается. — Ну, все мы порой делаем ошибки, лорд Белкот.
— Только не вы, — возразил он.
— И даже я делаю ошибки, уверяю вас, — покачала она головой. От волнения затягивая шнурок на сумочке сильнее, чем это было нужно, она все же сохраняла на лице спокойную улыбку. — Если я и оказалась в затруднительном положении, то в этом виновата только я сама. Если бы я не ушла вчера с праздничного пира, то не оказалась бы сейчас здесь, с вами.
— Слава Богу, что все произошло именно так, как произошло! — воскликнул Оливер, все еще с потупленным взором, и Сесили заметила, как заходили желваки на его скулах.
— Что с вами, лорд Белкот? — озабоченно спросила она, снимая с себя накидку и разрывая ветхую материю по шву на спине.
Он поднял голову и буквально ошеломил Сесили неприкрытой яростью, светившейся в его глазах.
— Мой брат, Огаст… он тоже погиб, упав с лошади. Только тогда рядом не нашлось никого, кто позаботился бы о нем, — с трудом проговорил он и отвернулся.
Оторвав от накидки большой кусок ткани, Сесили снова опустилась рядом с ним на колени.
— Послушайте, лорд Белкот, ваш брат сломал себе шею во время падения. Ему уже не нужна была помощь.
— Он умер не сразу, — покачал головой Оливер. — Разве Сибилла ничего не говорила вам об этом?
Он поднял на нее глаза, полные боли и скорби.
Сесили отрицательно покачала головой, складывая ткань треугольником и завязывая вместе длинные концы. Потом она знаком велела Оливеру наклониться вперед, надела ему на шею импровизированную перевязь и помогла продеть в нее сломанную руку.
— Спасибо, — выдохнул он и снова прислонился к стене, прикрыв глаза. — Это очень страшно. Вам и без того пришлось много пережить.
— Расскажите об этом, лорд Белкот, — попросила Сесили. — Я не сахарная, не растаю.
Некоторое время Оливер молчал. Потом с трудом сглотнул подступивший к горлу комок и, не открывая глаз, заговорил:
— Он упал лицом в широкую канаву. Нет никаких сомнений в том, что его тут же парализовало, потому что ноги и руки так и остались в том положении, в котором оказались после падения. Но его лицо… — у него внезапно пресекся голос, — его лицо было повернуто к небу. Очевидно, это стоило ему невероятных усилий.
Никто, кроме меня и матери, не знает, что Огаст боялся темноты… Он лежал там в полном одиночестве, совершенно беспомощный, жадно глядя в небо… потом умер.
У Сесили сдавило горло, на глаза навернулись слезы. Она даже не догадывалась, что Оливеру свойственны подобные переживания. Эта сторона его натуры открылась для нее впервые.
Она тут же вспомнила все плохое, что говорила и думала о нем накануне во время праздничного застолья. Вспомнила слова, сказанные ею Сибилле, которую любил Огаст и которая знала все подробности его страшной смерти. Потом в памяти всплыли картины страстной любви, подаренной ей Оливером ночью… Она почувствовала в своем сердце глубокую досаду.
