Ноэль взял из рук матери подарок и повернулся к Николаю.
— До свидания, профессор. Рад был с вами познакомиться… А можно, я расскажу друзьям, что знаю вас? У нас есть Исторический кружок…
— Разумеется, можно, — ответил ему Николай с улыбкой. — Я был бы рад иметь такого ученика, если вы решите связать свою жизнь с историей. Если однажды вы приедете в Париж… Я теперь преподаю в Сорбонне.
— С него станется, он приедет, — весело рассмеялась Клэр, проводила взглядом уходящего сына и повернулась к Николя. — Едем?
Дорога до Лондона в сумерках и по влажной дороге была удовольствием не из приятных. Ко всему поднялся сильнейший ветер, так и норовящий проникнуть в авто. Николай сжимал руль и гнал слишком быстро не только для этой погоды, но и для своих привычек. Снова и снова ловил себя на мысли, что ужасно хочется закурить — кажется, он весь день не курил. И еще неотступно его преследовала… нет, даже не мысль… что-то неопределенное, не дающее дышать полной грудью… Но при этом так и не оформившееся в слова.
Они почему-то все время молчали, и Николай не мог понять, отчего они молчат. Как вообще можно молчать? Он, всерьез рассердившись, повернулся к Клэр.
— Сколько ему? Тринадцать? Четырнадцать?
— Ему недавно исполнилось четырнадцать. Он не смог приехать домой. И мы провели этот день в Бедфорде.
Авершин быстро кивнул и, резко затормозив, свернул на обочину.
— Если он захочет приехать в Париж через несколько лет, вы с мужем отпустите его?
— Мы не станем его отговаривать, — глухо ответила Клэр. — Но я буду скучать по нему.
— Черт бы тебя подрал, — по-русски сквозь зубы процедил Николай и тут же перешел на французский. — Да, нам подчас приходится скучать по тем, кого мы отпускаем, Клэр. Это нормально. Нормально до отвращения к себе.
— Это ненормально, скучать по тем, кто тебя не стоит, — выкрикнула она и отвернулась.
— А кто решает, кто кого стоит, а кто нет? — в тон ей воскликнул он. И сорвался. Схватил ее тонкие плечи, сжал так, что где-то на задворках сознания забилась мысль, что он причиняет ей боль, развернул к себе и быстрыми жадными поцелуями стал покрывать ее бледное маленькое холодное лицо.
Невероятно долгий миг Клэр сидела не шелохнувшись. Она позволяла ему целовать себя и позволяла себе чувствовать его поцелуи на своей коже. Потом, словно ожив, она нашла его губы и робко, чуть неловко, торопливо прикоснулась к ним. Провела острыми ногтями по его шее. Сбросив с него шляпу, запустила пальцы в волосы и теперь целовала с отчаянным восторгом, терзая и себя, и его. Руки ее стали рваться сквозь его одежду. Дергали галстук, расстегивали пуговицы…
Неожиданно она остановилась. Безвольно опустила на колени руки. И только губы ее продолжали касаться его губ. Не целуя, но не отрываясь. Тяжело дыша, Клара закрыла глаза.
На мгновение он прижал ее к себе чуть крепче. Потом отстранился, чувствуя, как внутри все рвется от боли. Знал, что через несколько минут на него навалится состояние оглушенности, почти как при контузии. Такое уже было когда-то. Потом боль вернется. Уже раздирающая внутренности. Но, черт подери, оглушенности этой он не хотел и боялся больше, чем боли.
Он устало посмотрел в ее лицо, медленно поправил на ней ворот манто, пригладил ее волосы. Потом вернул на место свой галстук. Застегнул пуговицы. Пальцы слушались, но слушались странно — он их не чувствовал.
Потом медленно повернулся к рулю.
— Прости, — пробормотал он и надавил на газ, рванув дальше, кажется, еще быстрее.
Глава 7
Декабрь 1910 года, Петербург
Клэр сидела на льду и счастливо хохотала. Секунду назад она упала, едва только отпустила руку Николя. Уже второй день он пытался научить ее стоять на коньках. Вчера все закончилось тем, что она, сидя на скамье, смотрела, как он катался некоторое время. Потом они поехали домой. В квартиру Николая, где она теперь находилась постоянно. Нынче, встретив ее после репетиции, он решил возобновить попытки, убеждая, что она обязательно сможет.
— Милый Николя, — пытаясь унять смех, Клэр протянула ему руку, — я могу никогда не узнать, каково это — кататься на коньках, но учиться этому — крайне весело.
Он рывком поднял ее, и она оказалась в его объятии. Отпустил — вокруг было слишком уж много народу. Он все никак не мог привыкнуть к тому, насколько все у нее было… просто. Но вместе с тем эта ее легкость невольно передавалась и ему. И тогда самого себя он чувствовал немного другим. И гораздо счастливее, чем без нее и без этой легкости.
— Ничего, еще пару недель, и будешь кататься лучше меня, — уверенно заявил Николай.
— Две недели — это долго! — проворчала Клэр, скорчив забавную рожицу.
Вцепившись в его руку, она пыталась скользить коньками по льду, как ей показывал Николя, но вместо этого лишь неловко перебирала ногами. И снова смеялась над собственной неуклюжестью.
— Но я знаю, как можно ускорить мое обучение. Мне нужно срочно съесть пирожное!
— И чем это тебе поможет?
— Не знаю чем… — Клэр задумалась. — Я просто в этом уверена и все.
— Как скажешь! Может быть, пирожное станет тем самым балластом, который позволит тебе держать равновесие.
Он подмигнул ей и осторожно повез к выходу.
Они отправились в маленькую кондитерскую неподалеку. Пили чай с молоком, горячий и сладкий, закусывая пирожными. Их он заказал много, самых разных. Теперь на тарелке возвышалась целая горка — разноцветная, ароматная и причудливой формы.
— А как в тебя столько помещается? — спросил Николай, разглядывая ее пухлые губы, испачканные кремом, когда за ними скрылся очередной кусочек теперь уже песочного теста.
Облизнув их, она пожала плечами.
— Я обожаю всякие лакомства. Дома почти никогда не бывало. Мать считала, что чревоугодие, а тем более сладости — это грех. А мне кажется, лучше уж быть грешницей, чем отказывать себе в удовольствии, — Клэр взяла с тарелки новое пирожное и посмотрела на Николя. — Хочешь?
— Хочу, — в тон ей ответил он и, взяв ее за запястье руки, в которой было пирожное, нахально откусил. — Где сейчас твои родители?
— На Джерси. Они были там всегда. Наверное, и сейчас там, — она смахнула крошку с его губ. — После того, как я сбежала из дома, их больше не видела. И они бы вряд ли заметили, что меня нет, если бы отцу не нужна была помощница в лавке, а матери — компаньонка в молитвах. Нет, они хорошие, — поспешила добавить Клэр. — Но отец мог говорить только о своем палтусе, а мать так часто рассказывала о жизни святой Клары, что однажды мне все это надоело, и я воспользовалась примером своей тезки.
Слушая ее, он только посмеивался — а чего еще ожидать от девчонки, тем более актрисы, тем более француженки. Но именно от нее, девчонки, француженки, актрисы, он совершенно потерял голову. За каких-то несколько коротких дней она перевернула его жизнь настолько, что он готов был поклясться — другой жизни ему не нужно. Нужна только эта — в кондитерских, на катке, в маленьких лавках, где они покупали всякие глупости, в кресле малой гостиной или на полу под елкой в большой. Впервые ему хотелось о ком-то заботиться, впервые ему хотелось кого-то баловать. Впервые он влюбился.
— Палтус и святая Клара? Увлекательное у тебя было детство, — сказал Николай с улыбкой. — А театр? Театр тебе нравится?
Глаза ее загорелись, и она страстно прошептала:
— Я обожаю театр! Я мечтаю стать, как Лилли Лэнгтри — знаменитой в театре и в свете. И я точно знаю, что оперетта — это временно. Однажды все изменится, и я буду настоящей актрисой.
— И ты будешь настоящей актрисой, — повторил он с улыбкой. — А быть простой женой простого ученого тебе не интересно?
Вопрос прозвучал легко, так же легко, как все получалось с ней.
— Пока что мне не приходилось играть такую роль, — отозвалась она и, откинувшись на спинку стула, улыбнулась. — Но сегодня вечером мне доведется побыть невестой.
— Это чьей же? — засмеялся Николай.
