— Я… я не понимаю…
— Неужели? Брось, дорогая Мерси. Ты ведь не настолько глупа, чтобы не видеть, как твои глаза год за годом терзали меня, словно острый нож, вонзенный мне в сердце.
— Но я не хотела…
— В самом деле? — Он рассмеялся, но это был невеселый смех. — Ты уверена, что ты одна знаешь, что такое горечь и сожаление?
— Сожаление? Но о чем вы можете сожалеть? — воскликнула она.
— А тебе когда-нибудь приходило в голову, каково это — год за годом чувствовать чью-то ненависть?
Мерси смутилась до слез.
— Но разве я могла относиться к вам иначе?
— Ну конечно! — с горечью хмыкнул Джулиан. — Какое тебе дело до того, что решил суд? Или до того, что все эти девять лет я заботился о тебе!
— Никто вас не просил…
— Твоя мать попросила меня об этом! — сказал он. В глазах Джулиана сверкала ярость. — В ту самую ночь, когда она умерла, я дал ей слово, что не брошу тебя. Но конечно, тебе на это наплевать! В твоих глазах я всегда был убийцей! Глупо с моей стороны было рассчитывать, что Мерси может быть милосердна!
— Прошу вас, месье. Вы смущаете меня…
— «Прошу вас, месье», — передразнил Джулиан. Он схватил ее за плечи. — Зови меня Джулиан.
— Никогда!
— Никогда? — обманчиво мягким голосом повторил он, и Мерси вдруг стало страшно. — Ты всегда называла меня «месье», будто у меня нет имени… будто меня и самого-то нет! Так вот, я существую, и будь я проклят, но ты узнаешь, какой я на самом деле!
— Вы пьяны или сошли с ума! — закричала Мерси. — Я ненавижу вас! Я люблю Филиппа и буду любить его всю жизнь!
— Вздор! — сердито бросил он. — Откуда тебе знать, что такое любовь?
— Похоже, вы намерены сами показать мне, что это такое? Вы… Да при одном только взгляде на вас мне становится тошно!
— Проклятие, девчонка! Довольно!
Только сейчас Мерси сообразила, что на этот раз зашла слишком далеко, и ей вдруг стало страшно. Впрочем, сожаление, как водится, пришло слишком поздно. Что-то глухо прорычав, Джулиан приник к ее рту.
Еще ни один мужчина не целовал ее в губы, а Джулиан был настоящим мастером своего дела. Его руки сжимали ее так крепко, что она едва могла дышать. Твердые губы с жадной настойчивостью впивались в ее рот, горячий язык скользнул внутрь. От него исходил слабый, пряный аромат бренди и еще чего-то неотразимо чувственного.
Мерси забилась, пытаясь вырваться, испуганная и в то же время странно взволнованная происходящим. Грудь ее прижималась к его обнаженной груди, крохотные соски болезненно затвердели. Мерси задрожала, испуганная, ошеломленная, и, застонав, прижалась к нему.
И вдруг поцелуй оборвался.
— Сладкая моя Мерси, — пробормотал Джулиан, погладив ее по щеке. — Ты хоть догадываешься, что ты делаешь со мной?
— Пожалуйста… не надо.
Но он только крепче прижал ее к себе.
— Неужели ты так сильно ненавидишь меня, Мерси? Разве ты никогда не замечала, что твои изумрудные глаза сводят меня с ума? А это твое форменное платьице… как мне хотелось сорвать его, посмотреть, что там, под ним.
— Месье, это…
— Честно? — подсказал Джулиан. — Да, думаю, пришло время перестать притворяться. — Он заглянул в ее распахнутые глаза. — Итак, расскажи мне, какая же ты на самом деле. Суровая, холодная и неумолимая или горячая и страстная… как твои волосы?
— Месье… — только и смогла пролепетать Мерси.
Его губы снова прижались к ее губам, и стон замер у нее в горле. Она хотела оттолкнуть его и не смогла. Почувствовав, как слабеет ее сопротивление, Джулиан разомкнул крепко сжатые губы, и кончик его языка скользнул ей в рот.
И вдруг ей показалось, что его руки везде. Они ласкали ей спину, зарывались в волосы. Приподняв ладонью ее грудь, Джулиан ласкал напрягшийся сосок, в то время как другая рука, обхватив ее за ягодицы, прижала ее…
Боже милостивый, что это такое?! Что-то твердое, горячее уперлось ей в живот. Мерси сжалась, но Джулиан удерживал ее, не давая вырваться. А губы его с голодной жадностью терзали ее рот.
Мерси почувствовала, что теряет сознание. Груди ее болезненно ныли. Внизу живота возникла сладкая боль, будто что-то в самой глубине ее естества просило, умоляло, требовало впустить в себя то твердое, что сейчас настойчиво толкалось в ее тело. Что с ней происходит? Почему ей одновременно и больно, и сладко? Откуда эта уверенность, что только ему под силу облегчить эту боль, подарив ей наслаждение?
— Скажи, — потребовал он.
— Джулиан, — простонала она.
— Еще!
— Джулиан, — дрожа, прошептала Мерси.
Он снова поцеловал ее — долгим, чувственным поцелуем. Мерси больше не сопротивлялась.
— Ты будешь моей женой, — сказал он, оторвавшись от ее губ.
Эти слова отрезвили ее.
— Вы с ума сошли! — отшатнулась она.
— Из тебя выйдет неважная жена для мальчишки Бруссара. Ты ему не по зубам. Чтобы справиться с тобой, нужен настоящий мужчина!
— Такой, как вы? — фыркнула Мерси.
— Именно.
— Когда рак на горе свистнет, месье!
Джулиан расхохотался:
— Ты снова назвала меня «месье»!
— И что же? Вы побьете меня?
Джулиан печально усмехнулся.
— Нет. Хотя идея сама по себе весьма соблазнительна. — Он слегка коснулся ее влажных припухших губ. — В наказание первое, что ты сделаешь, — возьмешь с собой одну из сестер и отправишься к молодому Бруссару. И заставишь его поверить, что сгораешь от любви ко мне…
— Что-о-о?!
— Ты поклянешься, что без ума от меня, и потребуешь, чтобы он взял обратно свой вызов.
— Ни за что!
Но Джулиан, будто не слыша, продолжал:
— Ты сделаешь это — если не хочешь увидеть его мертвым!
Она смотрела на него, слишком потрясенная, чтобы дать достойный ответ.
— Ты станешь моей женой — или он умрет!
Мерси растерянно моргнула.
— Но почему? — наконец решилась она. — Вы ведь не можете не понимать, что я всегда буду вас ненавидеть.
Он притянул Мерси к себе, и сердце ее снова гулко забилось. Она ненавидела его — и себя тоже…
— Ненависть — сильное чувство, — повторил он слова, которые недавно сказала ему Жюстина. — Достаточно сильное, чтобы связать…
— Или заставить убить.
— И уж конечно, совершенно восхитительное, когда речь идет о постели.
— Будьте вы прокляты!
— Что ж, я вижу, мы отлично поладим, моя дорогая, — хрипло прошептал Джулиан и, прижавшись губами к ее уху, добавил: — Потому что теперь ты принадлежишь мне… сладкая моя Мерси.
Проснувшись на следующее утро, Джулиан застонал — голова разламывалась от боли. Залитая солнечными лучами комната, казалось, плавала в розовом тумане, и это почему-то безумно раздражало его. Джулиан поморщился. Его преследовало неприятное чувство — будто он загнал себя в ловушку, из которой нет выхода.
