— Мама считает, что мне необходимо выбрать сценическое имя. Айрис подходит, но Олбрайт никуда не годится. Ей нравится Айрис Лавальер, но мне это кажется слишком вычурным. Мне нравится Айрис Ла Хэй.
Я сказала, что мне не нравится ни то, ни другое.
— Ты достаточно хороша собой, — заметила я, — чтобы поразить людей каким-нибудь совершенно простым именем. Например, Айрис. Грин, или Грэй, или даже Джонс.
— Как ты можешь так говорить! Ты же знаешь, что я просто уродливая лошадь. Не спорь, я знаю, что я лошадь.
Мы мешали друг другу, стараясь каждая захватить побольше зеркала, и все это время Айрис, не умолкая, болтала каким-то чересчур громким возбужденным голосом. Мне вдруг показалось, что ей отчего-то не по себе.
— Что случилось? — спросила я.
Она опустила щетку, которой приглаживала волосы, и посмотрела на меня.
— Случилось?
— Да, случилось.
— Ничего. А что может случиться? — Мне показалось, что что-то неладно.
— Не будь глупышкой, — сказала Айрис. Она обняла меня, и в глазах ее появилось привычное кокетство.
— Ну скажи, что я похожа на лошадь. — И она так тесно прижалась ко мне, что я слышала, как бьется ее сердце. — Милочка, ты же знаешь, что я обожаю тебя. Ты знаешь, что Айрис тебя не подведет.
Моя тревога возрастала.
— Что-то случилось, я знаю.
— Нет, дорогая, ничего не случилось, потому что у тебя такой славный характер и нет человека добрее тебя, но понимаешь, оказывается, Кейт…
В это время в прихожей раздался звонок.
— Вот и они!
— Что Кейт?
Айрис метнулась в сторону — облако бледно-голубого тюля и аромата фиалок. Зазвенели браслеты. Щеки Айрис порозовели, словно в стакан с чистой водой опустили кисточку с пунцовой краской — сначала пятно, а потом нежный ровный румянец.
— Что Кейт? — уже крикнула я.
Но, оттолкнув меня, Айрис бросилась в переднюю и открыла дверь. Она приветствовала молодых людей невнятным щебетом, в котором, казалось, слова были и их не было. Я вышла вслед за нею. От сильного порыва ночного ветра, ворвавшегося в открытую дверь, волосы у нас разметались по лбу, а наши юбки, одна розовая, другая голубая, плотно прилипли к коленям.
— Это Виктор, — объявила Айрис бесшабашно веселым тоном, избегая смотреть на меня.
Это был юноша с ямочками на щеках и светло-карими глазами. Он был весь словно начищен до блеска.
— А это Кейт.
Мне пришлось принять удар без подготовки. Затем я почувствовала настоящий неукротимый гнев.
Кейт был хорош собой — Виктор не солгал. Он был более чем хорош: лицо его было прекрасно — печальное, ясное и спокойное с большими голубыми глазами, вопрошающими и покорно ждущими ответа. Но глаза эти были где-то на уровне моих губ, а я была так мала ростом.
Он был калекой, ибо его большое и сильное тело мужчины держалось на ногах двенадцатилетнего ребенка. За его головой возвышалась острая, как клин, лопатка, напоминая гористый пейзаж на портретах старых итальянских мастеров. Гордо и с ненавистью отдавал он себя на мой суд. Он сразу же понял, что я не была предупреждена.
Мы обменялись рукопожатиями.
— Надеюсь, мы не опоздали, — сказал Виктор, — а если и опоздали, то у нас есть оправдание. Мы приехали не на такси, а в машине Кейта. Он только сегодня получил ее в подарок.
— От отца, — сказал Кейт, без улыбки, ни на кого не глядя. — Он давно обещал мне и вот сегодня выполнил свое обещание.
Открыв дверь. Айрис выглянула на улицу.
— Ах, какой вы счастливчик! Она сногсшибательна — у-у, притаилась, как пантера.
— Она не новая. Отец ездил на ней, но теперь он купил себе другую.
— Ну разве нам не повезло, Кристи? — обратилась ко мне Айрис и, встав рядом, положила мне руку на талию. Я не шелохнулась.
Чувство, охватившее меня теперь, было похоже на ужас. Я понимала, что что-то должна сделать с собой и тотчас же, сию минуту, чтобы Кейт не заметил, что со мной происходит, а если он уже догадывается, он не должен окончательно убедиться в этом. Мой гнев был направлен против Айрис. Я не могла простить ей этот обман, это малодушие. Ведь она знала обо всем. Может, она узнала слишком поздно и побоялась сказать мне, но это все равно. Я думала: она считает, что лучшего я не стою: вот степень ее пренебрежения. И вместе с тем доля гнева, к моему ужасу, была направлена и против несчастного калеки за то, что он оказался таким. Я ничего не могла поделать с собой, хотя и ненавидела себя за это. Я презирала и жалела себя одновременно. Скромное розовое платье и мой обдуманный отказ от украшений делали меня настолько смешной в собственных глазах, что я с ненавистью отвернулась от себя: не только за эгоизм, но и за глупое ненужное жеманство.
— Располагайтесь, как дома, я на секундочку оставлю вас, — крикнула нам Айрис, ища спасения в бегстве. — Папиросы в шкатулке.
— Право, Айрис сегодня просто сногсшибательна, — слащавым голосом произнес Виктор. — И вы тоже, — добавил он не столь уверенно.
— Я не собираюсь соперничать с ней. — Мой ответ был довольно резок, и я знала это. Я предложила ему папиросы. — Пойду захвачу пальто.
Я вбежала в спальню. Стоя перед зеркалом. Айрис, крепко сжав губы, пудрила лицо.
— Как ты могла поступить так со мной?
— Милочка, я сама этого не знала. Ты же знаешь, как плохо мужчины умеют рассказывать друг о друге. Я знала, что он немного хромает, во всяком случае, я не думала…
— Ты знала, какой он!
— Кристи, ты ведь не собираешься ссориться со мной? Пожалуйста, прошу тебя. Ты будешь танцевать с Виктором столько же, сколько я.
— Твой Виктор — противный наглый мальчишка! — воскликнула я. — Я лучше буду танцевать с Кейтом.
Айрис залилась слезами.
— Посмотри, что ты наделала! Теперь я буду уродиной. Ты все испортила. О, уходи, пожалуйста! Я сейчас выйду.
Вернувшись в гостиную, я застала там одного Кейта.
Я увидела, что он старше, чем я думала, — ему было, видимо, года двадцать четыре или двадцать пять. Или, возможно, восемнадцать, но испытания и обиды сделали его старше своих лет.
Он стоял спиной к камину, сцепив сзади руки, со спокойным и неподвижным лицом.
— Хорошо, должно быть, иметь свою машину, — сказала я. Мой голос казался мне совершенно естественным. Я пыталась как можно скорее справиться с болезненным и гнетущим чувством досады, столь мешавшим мне и несправедливым по отношению к нему.
Кейт вынул белоснежный, туго накрахмаленный платок и провел им по ладоням. Свет лампы под потолком, тусклый, как свет всех ламп в квартире миссис Олбрайт, падал на его голову. У него были русые, густые, гладко причесанные волосы.
