– Наслышался я историй про диких горцев, – проговорил он, наконец, и от его холодного тона сердце ее сначала замерло, а потом снова бешено заколотилось, – но не думал, что это относится и к женщинам. Советую тебе, девушка, покинуть мой дом, покуда я не свернул твою длинную шею.
Она сглотнула, прежде чем заговорить, не в силах шевельнуть головой и уклониться от жгучего взора.
– Я… не девушка, – прошептала, наконец, Мереуин, не желая больше терпеть подобное обращение.
Серые глаза выразили удивление и еще большую неприязнь.
– Никак не желаешь утихомириться? – спросил маркиз, и неприятная усмешка искривила полные губы. – Предпочитаешь, чтобы я вышиб из тебя гонор?
– В-вы не посмеете!
– Не заставляй меня, – предупредил он, – проиграешь.
Она попыталась вывернуться, рванулась, услышала болезненный вздох и заметила, как серые глаза потемнели от мимолетной боли. Медленная улыбка расплылась на ее губах, и она продолжала таким же холодным тоном:
– Вы уверены, что проиграю, сэр? Кажется, я набрала уже больше очков, чем смела надеяться.
Лорд Монтегю начинал опасаться, что полностью потеряет контроль над собой. У этой маленькой негодяйки слишком острый язычок, а он не привык видеть что-либо, кроме смертельного страха, в глазах всякого, кто вызывал его гнев и не намерен терпеть все это от девки, принадлежащей – к низшему сословию. Он обхватил мощной рукой тоненькую шейку, чувствуя под пальцами бешено пульсирующую жилку, и ласково проговорил, придвигая к ней лицо:
– Не хочу с тобой ссориться, дорогуша, но считаю, что тебя следует поучить кое-каким манерам.
Огромная кисть начала сжиматься, надежно преградив воздуху доступ к легким, и Мереуин, впервые почувствовав настоящий страх, широко распахнула синие глаза. Потрясенный взгляд девушки вдруг напомнил маркизу глаза перепуганного детеныша лани, которого он много лет назад обнаружил в поле в своем английском поместье. Сперва он не заметил малыша, поскольку его шкурка сливалась с землей и травой, а потом, когда тот поднял голову и посмотрел на него, разом замер на месте, не в силах поверить в существование такого хрупкого и беспомощного существа.
Но эта юная дикарка вовсе не беспомощная, напомнил он себе, сердясь, что внезапное чувство жалости пересиливало решимость наказать ее. Она заслуживает хорошей порки, пока гордыня в огромных глазах не сменится страхом и мольбой. Чресла его еще отзывались болью при каждом движении, и за одно это ее следовало бы запереть как минимум на неделю в подземной темнице.
– Готова ты к порке? – любезно поинтересовался маркиз.
– Разве вам мало? – выдохнула сна, когда он ослабил хватку, позволив ей глотнуть воздуха.
Он зловеще улыбнулся, принимая страх в ее голосе за свидетельство своей победы.
– Не уверен, моя дорогая. Согласись, ты вполне это заслужила, всеми силами стараясь причинить вред коему… как ты сказала? – Холодные серые глаза опять оказались совсем близко. – Предмету моей гордости.
– Будь тут мой брат, он убил бы вас, – храбро ответила Мереуин, и при мысли об Александре ее вдруг охватила паника.
Алекс! Она пришла сюда ради него, чтобы попробовать уговорить маркиза избавить Кернлах от дальнейших неприятностей, а вместо того сцепилась с каким-то злобным, вспыльчивым типом, самым огромным и самым страшным из всех, кого видела в своей жизни, полезла драться, точно простая уличная девчонка!
А вдруг, в ужасе гадала Мереуин, это сын маркиза? Нет, для сына он слишком стар, ему лет тридцать, самое меньшее. Но, может быть, брат или друг, горестно размышляла она, может быть, маркиз Монтегю прислушивается к его мнению!
Живые синие глаза погасли от этих горестных мыслей, тело обмякло, привалилось к гиганту, чей кулак все еще сжимал ее волосы, и он счел, что она признает свое поражение. Размотал длинную прядь мокрых волос, отступил на шаг назад и спокойно велел:
– Дэвис, будьте добры, покажите ей выход.
Мереуин почувствовала, как стоявший позади старик хватает ее за ворот плаща и волочит к дверям. Последняя капля переполнила чашу унижения, и девушку снова охватил гнев.
– Пошли вы к чертям, мерзкие сассенахи! – завопила она, замахиваясь на лакея маленькими кулачками.
Он тащил ее почти с такой же легкостью, с какой действовал его хозяин, вышвырнул за порог, она больно шлепнулась попкой в грязь и услышала стук захлопнувшейся огромной дубовой двери.
Мереуин чуточку полежала, слишком разбитая, чтобы двигаться, потом с трудом поднялась па ноги, утирая грязной рукой горячие, льющиеся по щекам слезы. Взглянув на свое запястье, она увидела красные отметины от пальцев гиганта, от бессильного гнева заплакала еще горше и бросилась бежать без оглядки, пока замок не скрылся из виду за поросшим травой склоном.
Лишь тогда она обернулась, тяжело дыша, и покрасневшие глаза наполнились жгучей ненавистью при взгляде на Одинокую башню. Она не знала, кто были эти мужчины, но собиралась узнать и тогда уж обдумать план мести, и, Бог свидетель, месть эта будет ужасной!
Мереуин взялась за весла, превозмогая боль во всем теле, не в силах поверить, что могла подвергнуться столь жестокому обращению.
Никто и никогда в жизни не поднимал на нее руку, за исключением Александра, дважды отшлепавшего сестру: один раз после ее самостоятельного плавания на остров Лиф-Дуб в Минче – сильно рассердившего его проступка, поскольку на пути туда встречались опасные подводные течения, и другой, когда она, двенадцатилетняя, последовала за братом на охоту с гончими, хоть он и запретил ей это. Мереуин свалилась с лошади, ударилась головой о корень дерева и пролежала без сознания два часа в тумане на сырой земле, пока ее не нашли. Суровый и неумолимый Александр прибег к наказанию, и ей так и не довелось узнать, какая боль терзала при этом его сердце.
– Я Макэйлис, – шептала она про себя, изо всех сил налегая на весла, – а ни один из Макэйлисов не потерпит подобного обращения!
Хуже всего, думала она, направляя плоскодонку к противоположному берегу, что нельзя рассказать о случившемся Александру и Малькольму, которых, безусловно, потрясет сам факт, что она в одиночку отправилась в замок Монтегю.
Мереуин с трудом выволокла лодку на берег, перевернула ее, потерла, жалобно постанывая, ноющую спину и ягодицы. Хорошо бы взять с собой Ромула, приказать ему «фас!» и с удовлетворенной улыбкой увидеть, как клыки шотландской гончей вопьются в объемистую задницу обидчика!
К тому времени, как она добралась до замка, гнев начал утихать, сменяясь любопытством и усиливающимся беспокойством. Старик, обратившись к длинному, когда тот появился, назвал его «милорд», – но это не может быть лорд Монтегю! Тогда кто же он и не связано ли каким-нибудь образом его присутствие в замке с тем, что у них отняли право пользоваться рекой?
