«Пятки вниз! Спину держать прямо! Колени сжать! Вы что, хотите свалиться с коня?» Так ли следует разговаривать с будущим властелином половины мира?
– Ну, на сей раз вы избежали падения. А если бы у Вашего Высочества сегодня оказался бы сломанным нос? Хорошенькое вышло бы дельце?
Филипп не ответил – он уже принял решение. А когда урок закончился, этот мужчина имел наглость заметить:
– Вашему Высочеству нужно еще много тренироваться. А то вы держитесь в седле, как какой-то мешок с луком.
Придя к отцу, Филипп сказал:
– Отец, мне требуется новый учитель.
– Новый учитель? Но ведь Суньега – лучший наездник в Испании. Да и в фехтовании ему нет равных. Я не смогу найти для тебя более подходящего учителя, чем он.
– Я не желаю сносить его дерзости. Он разговаривает со мной, как… ну, как с любым мальчишкой, который обучается верховой езде. Он сказал, что я держусь в седле, как мешок с луком.
Карл притянул сына к себе – так близко, что Филипп уловил запах чеснока, шедший из его рта.
– Сын мой, сегодня утром ты и был мальчиком, обучающимся верховой езде. Ведь принц, если он желает стать хорошим наездником, должен брать те же уроки, что преподают простым мальчикам. Я видел, как ты въезжал на конюшню. И знаешь, Филипп, ты в самом деле напоминал мешок с луком.
Мальчик промолчал, но его обычно бледные щеки покрыл яркий румянец. Ему казалось, что он умрет от стыда.
Самообладание этого ребенка не переставало изумлять Карла. Смягчившись, он добавил:
– Послушай меня, сын мой. Если бы Суньега решил угождать тебе и потакать всем твоим прихотям, то он поступил бы, как все остальные придворные, и ты лишился бы верного слуги, не желающего лгать своем господину. Но, поверь, для человека нет ничего хуже, чем не знать правды, – и особенно это опасно в юности, когда еще всякий умеет отличать ложь от истины. Ты умный мальчик, иногда я восхищаюсь твоим умом. Не расстраивайся. Сегодня утром ты занимался верховой ездой, но получил и другой, гораздо более ценный урок. Я знаю, он не пройдет для тебя даром.
Карл не ошибся. Филипп хорошо усвоил этот урок – понял, что из него можно извлечь больше, чем из умения управлять лошадью.
Принц сидел за столом в одной из комнат роскошного саламанкийского дворца и внимательно слушал своего преподавателя, почтенного магистра Хуана Мартинеса Педерналеса. Впрочем, фамилия Педерналес – означающая «кремень» – казалась этому ученому не совсем той, под которой уважающее себя светило науки может предстать перед учениками, а потому он, проявив присущую ему изобретательность, избрал ее латинский вариант и вот уже много лет был известен как «магистр Силезий».
Был он человеком, привыкшим к достатку и предпочитавшим читать лекции в комфортных условиях. Ему доставляла удовольствие уже сама мысль о том, что император назначил его наставником своего сына. Что же говорить обо всем, что сопутствовало такому удачному повороту в его карьере? Разумеется, он благодарил судьбу, избавившую его от необходимости обучать тех бедных студентов, что приходили в университет Саламанки, – вечно голодных, дрожащих от холода, но горевших желанием получить образование и ради него отказываться даже от теплой одежды и сытной пищи.
Саламанка, расположенная неподалеку от португальской границы, была одним из средоточий европейской культуры, и император Карл поступил правильно, избрав этот город в качестве места, где предстояло учиться его сыну. С другой стороны, он не мог допустить, чтобы Филипп проводил время с обычными студентами, пусть даже из богатых семей. Вот почему в распоряжение молодого принца был предоставлен большой особняк, вместивший также всех слуг и телохранителей.
С наследником короны сюда приехал его кузен Максимилиан, которого вскоре ожидали женитьба на Марии, сестре Филиппа, и возвращение в Вену. Был здесь и преданный друг Филиппа – Рай Гомес да Сильва. Эти два подростка учились вместе с принцем, а потому магистр Силезий, уделявший немало времени всем троим ученикам, не упускал случая лишний раз похвалить Филиппа, отличить его прилежание и смышленость.
Филипп слушал с серьезным видом, но его бледное лицо оставалось по-прежнему бесстрастным. Про себя он думал: если бы не опыт общения с Суньега, я бы и вправду вообразил, что могу быть умнее, чем Рай и Макс, хотя на самом деле все обстоит как раз наоборот. Прав был мой отец! Принцу – особенно, если он собирается стать королем – следует больше верить тем людям, которые говорят ему грубости, чем тем, кто превозносит его достоинства.
В то же время, принимая комплименты магистра Силезия, он понимал, что этот почтенный и всеми признанный ученый видит в своем ученике не мальчика, желающего получить необходимое ему образование, а будущего правителя Испании; вот почему Филипп не мог не предпочитать Силезию дона Хуана Суньега, который все еще занимался с ним фехтованием и верховой ездой. Впрочем, отчасти это объяснялось и тем, что физические упражнение привлекали Филиппа меньше, чем лекции по различным отраслям знаний.
Больше других наук его интересовала история Испании. Выезжая верхом вместе с Раем и Максом – обычно эти прогулки совершались инкогнито, – он внимательно всматривался в массивные горные хребты, со всех сторон окружавшие Саламанку, и думал о тех временах, когда этой страной правили сначала римляне, а затем вестготские племена; особенно же часто размышлял над эпохой арабского нашествия. В такие минуты Филипп чувствовал, как в нем закипала ярость, потому что во всей Испании не было такого места, где бы неверные не оставили следов своего пребывания. Имя его великой прабабки, Изабеллы Католической, упоминалось во многих разговорах и почти во всех лекциях магистра Силезия; сидя за столом с книгами, он мысленно клялся избавить мир от еретиков, как Изабелла освободила от них Гранаду.
Рассказывая о той давней поре, магистр Силезий повысил голос.
– Испания превратилась в руины. Ее славные чада полегли в битвах, а уцелевшим пришлось покинуть родину. Благородный испанский язык был забыт, и на всем протяжении наших гор и долин слышалась только чужеземная речь. Всюду хозяйничали темнокожие завоеватели. Их бесчисленные полчища разоряли города, жгли дома, порой вырезали целые селения. Некому было оплакивать убитых и тех несчастных женщин, которых неверные угоняли в рабство.
Филипп слушал, сжав кулаки и стиснув зубы. Он знал, что на протяжении восьми веков мавры почти полностью владели его страной. Только северные и северо-западные горные области не попали под мавританское господство, а во всех остальных местах казалось, что арабы до сих пор живут там – в постройках, напоминавших минареты. Да и в самих людях, в их смуглых лицах и раскосых глазах, проступали черты древних мавров. Арабы и варвары оставили неизгладимые следы своего пребывания в Испании.
