– Я просто вижу такой бал впервые, – пояснила она, догадавшись, что незнакомец ждет ответа на свое замечание. – Поэтому все мне в диковинку и все крайне занимательно.
– Вы впервые и в Париже? Девушка совсем уже была готова ответить, что не была во французской столице со времен детства, но вдруг подумала, что весь этот разговор весьма странен. Она ответила ему на чистом французском – почему же он решил, что она приехала Бог знает откуда? Но затем Тина вспомнила не раз повторенные слова брата: «Если ты путешествуешь под чужим именем, всегда лучше говорить настолько честно, насколько это возможно». «Что ты имеешь в виду?» – уточнила тогда она. «А то, что если тебя когда-нибудь спросят о твоей родине, то говори, что ты из Виденштайна и приехала в Париж к приятелю-французу». "Но зачем? Не будет ли это опасно?» – упорствовала Тина. "Едва ли. А на француженку ты все равно не похожа. Слишком много в тебе отцовского. Но и на баварку ты не похожа тоже… А такие женщины встречаются где? Правильно – только в Виденштайне». Тина тогда рассмеялась. «Уговорил. И поскольку я очень боюсь разоблачения, поскольку сразу буду признаваться, что я из Виденштайна».
Пауза слишком затянулась, и Тина поспешила ответить незнакомцу:
– Чувствую, что мне следовало бы оскорбиться тем фактом, что вы нашли меня недостаточно равнодушной для француженки.
Господин улыбнулся:
– Поверьте, я не имел ни малейшего намерения оскорбить вас. А если вы жаждете комплимента, то извольте: вы очаровательны, больше того, сегодня вы самая очаровательная женщина на всем балу.
– Благодарю. – Тина склонила голову и стала горячо уверять себя, что смущаться не стоит, что надо вести себя так, будто подобные комплименты она слышит изо дня в день,
– Кроме того, разрешите мне сказать вам, – продолжал господин, – что цвет ваших волос превышает по своей необычности и яркости все, что только может представиться богатому воображению. Как удалось вам быть столь оригинальной в нашем Городе Оригинальность?
Тина улыбнулась:
– Боюсь, что вы наносите мне новое оскорбление, предполагая, что цвет моих вопос подобран искусственно.
– О нет, я понимаю, что это невозможно. Такой оттенок мог создать только великий художник – а кто является таковым, кроме самого Господа Бога? – Девушка посмотрела на говорящего широко раскрытыми от удивления глазами. – Сказать откровенно, я в восторге и от ваших волос, и от вашего маленького прямого носика, и от ваших невыразимо прелестных синих глаз, – продолжал мужчина.
Тина залилась краской, но быстро заставила себя вспомнить, что в качестве чужой любовницы ей не следует ожидать уважения и почтительных речей от кого бы то ни было. Она немного успокоилась, но, снова посмотрев в глаза незнакомому господину, вдруг почувствовала стыд, причин которого уже окончательно понять не могла. Ей захотелось немедленно убежать и в то же время остаться в этой ложе навсегда.
– Не пора ли нам уже представиться друг другу? И, возможно сделав это, мы найдем более удобным соединиться или в моей ложе – или в вашей.
Предложение также показалось девушке странным, хотя на первый взгляд ничего нарушающего обычные светские нормы в нем не было. Кроме того, она хорошо помнила, что художнические балы отличаются свободой поведения, весельем и непринужденностью. А представить ее незнакомому мужчине сейчас было все равно некому.
– Возможно… По лучше все-таки, чтобы вы зашли в… эту ложу, несмотря на то, что мы с моим… другом всего лишь гости здесь и у меня нет никакого права… приглашать сюда еще кого-либо.
– В таком случае, поскольку моя ложа принадлежит исключительно мне и нахожусь я в ней в полном одиночестве, не могу ли я предложить вам все же перебраться сюда?
Полагаю, что здесь будет спокойней и удобней.
В таком предложении действительно был резон, тем более что Тина боялась возвращения пьяного молодого человека, которой еще, не дай Бог, пригласит ее танцевать. Танцевать с пьяным ей еще ни разу не приходилось, и желания такого она отнюдь не испытывала.
– Когда ваш друг вернется, – продолжал господин, – вы сразу увидите его через перегородку, и искать вас ему не придется.
– Да-да, конечно. – Тина встала с кресла и пошла к выходу, старательно обходя не только кое-как расставленные стулья, но и многочисленные бутылки из-под шампанского, валяющиеся под ногами.
Не успела она протянуть руку, как дверь перед ней распахнулась сама, а за ней возникла фигура высокого господина.
Тина оказалась права: незнакомец был очень высок, широкоплеч, и глаза его горели черным огнем. Впрочем, последнее обстоятельство девушку весьма и весьма смущало. С другой стороны, трудно было не порадоваться такому взгляду, в котором светилось явное восхищение.
До соседней ложи оказалось всего несколько шагов, и, войдя в нее, девушка немного справилась со своей растерянностью, убедившись, что ложа действительно уютна и пуста.
Господин предложил ей кресло, и Тина отметила, что это действие было весьма тактичным с его стороны – кресло оказалось рядом с перегородкой и поставлено так, чтобы она сразу могла увидеть вошедшего Кендрика.
– Спасибо, – просто ответила она.
Он подвинул свое кресло поближе.
– Ну а теперь расскажите мне о себе. До того момента, как я увидел вас здесь, признаюсь, я скучал, но теперь вечер заиграл для меня всеми цветами радуги, и я даже могу наслаждаться музыкой Оффенбаха, на которую не обращал внимания прежде.
– Я слышала, кто-то утверждал, что она, как никакая иная, отражает настоящий парижский дух.
– Я бы сказал, что парижский дух отражаете вы, несмотря на ваше нефранцузское происхождение. Впрочем, выговор у вас безукоризненный.
Улыбаясь, Тина подумала, что последнее замечание наверняка порадовало бы ее отца, который всегда настаивал, чтобы она говорила именно с парижским акцентом.
– Так вы приготовились угадывать мою родину? – спросила она.
– Увы, – покачал головой смуглый господин, – я пытался сделать это с того самого мгновения, как вас заметил, но полностью провалился.
– Может быть, стоит так и оставить вас в неведении? Загадка хороша только до тех пор, пока она не разгадана.
Девушке казалось, что говорит она очень умно, но господин наклонился к ней поближе и почти прошептал:
– Но загадка не кончается на открытии тайны вашего рождения. Я хочу знать гораздо больше, ибо нахожу в вас слишком много загадочного и, признаюсь, возбуждающего.
Что-то в этом бархатном голосе снова заставило Тину покраснеть; ей показалось, что именно таким тоном разговаривали мужчины с полуодетыми дамами в "Кафе Англэ». Она снова почувствовала себя на сцене, участницей некоего представления и решила вести свою роль до конца, чтобы, не дай Бог, незнакомый господин не счел ее за неопытную и глупую школьницу.
