Я нахмурилась.
— Ладно, будь по-твоему. Но ты должен разузнать о Луизе все возможное. И еще: она выйдет замуж без всяких выгод для себя и прибудет к нам одна, без своры братьев и дядей, ищущих королевских милостей. Я не желаю, чтобы нам на голову свалился весь Лотарингский дом. Надеюсь, это понятно?
— Безусловно. А что станем делать с монсеньором? После заключения этого брака он наверняка будет рассчитывать на место в Совете.
— Пускай рассчитывает хоть на манну небесную. Как только он доставит к нам Луизу, ему надлежит вернуться в свою епархию и заняться наставлением паствы. Его присутствия при дворе я не потерплю. Если кому из Гизов и можно доверять, так только покойникам.
Шесть дней спустя кардинал лично явился попрощаться со мной.
Я ужинала в своих покоях, как вдруг потянуло холодком. Подняв глаза, я увидела монсеньора: он стоял у стены, и его призрачная фигура колыхалась на фоне гобелена красноватым дымком. Монсеньор поднял руку. На губах его промелькнула сардоническая усмешка; затем я моргнула, и призрак растаял.
Лукреция зябко поежилась и подошла к окну, чтобы задернуть занавески.
— Что-то сквозит, — пожаловалась она.
— Это не сквозняк, — сказала я. — Монсеньор умер.
Мои дамы оцепенели. Я вернулась к еде.
Наутро пришло известие, что монсеньор по дороге в Савойю подхватил лихорадку и слег в постель. Он скончался в тот самый час, когда я видела его в своих покоях. Ему было сорок девять лет.
Я не скорбела о нем — не настолько я лицемерна. И однако же, приятно было думать, что, явившись ко мне в виде призрака, монсеньор тем самым окончательно признал мою победу.
Коронация моего сына состоялась в феврале, а два дня спустя он сочетался браком с Луизой Лотарингской-Водемон.
Расследование Бираго выявило, что невеста невероятно добродетельна. Даже Клод, которая недавно разрешилась второй дочерью и из-за легкой лихорадки не смогла присутствовать на свадьбе, одобряла выбор Генриха. Наша будущая королева, которой исполнился двадцать один год, вела прежде уединенную жизнь вдвоем с отцом, а после его смерти перебралась в Савойю и стала фрейлиной моей золовки Маргариты.
У меня не осталось никаких причин для возражений: единственным ее недостатком было родство с Гизами. И все же, глядя, как она идет по проходу к алтарю — хрупкая, юная, в бледно-лиловом платье, — я невольно гадала, чем же эта девушка могла привлечь моего сына. Генрих тем не менее выказывал неподдельное восхищение невестой и даже выдернул из висевшей над их головами гирлянды розу, чтобы украсить ее светлые волосы. От этой выходки Луиза зарделась и подняла на жениха полный обожания взгляд карих глаз; Генрих поцеловал ее, и весь двор разразился аплодисментами.
Бираго, сидевший по другую сторону прохода, перехватил мой взгляд и подмигнул.
После свадьбы я посвятила все лето тому, чтобы вместе с Генрихом подобрать новый состав Совета, а Бираго наставлял его в государственных делах — подобострастно и без малейшего нажима, и мой сын, судя по всему, даже не подозревал, что его наставляют. Гуаст, вопреки первоначальным опасениям, не привлек внимания придворных сплетников даже после того, как все же получил титул и в придачу роскошный новый гардероб, зато Луиза, державшаяся скромно и с достоинством, снискала всеобщие похвалы. Бираго докладывал, что мой сын посещает ее спальню по меньшей мере дважды в неделю.
В конце июля пришло известие, что здоровье моей дочери Клод ухудшилось. Ей было всего двадцать семь, но трудные роды и затянувшаяся послеродовая лихорадка истощили ее силы. Я немедля решила поехать к ней. В последнюю минуту, когда мы с Лукрецией уже забирались в карету, появилась Марго с дорожной сумкой.
— Моя сестра больна, и я хочу ее навестить, — заявила она.
Я удержалась от соблазна язвительно заметить, что прежде Марго не было никакого дела до Клод. Правду говоря, моя вторая дочь так тихо и неприметно жила в Лотарингии, вдалеке от наших запутанных дел, что мы все подчас забывали о ее существовании.
Прибыв в дом Клод, мы узнали, что она сейчас отдыхает. Не желая беспокоить дочь, я попросила ее мужа, бледного от тревоги, проводить меня в отведенные мне покои. Когда я устроилась в мягком кресле, вытянув на скамеечке больные ноги, а Лукреция принялась разбирать вещи, герцог привел к нам старших детей Клод — малышку Кристину и Карла.
Десятилетняя Кристина была точной копией Клод в этом возрасте — такая же пухленькая, с карими глазами, кроткими, как у лани. Ее брат Карл стройной фигурой и высоким ростом явно пошел в лотарингских Гизов; задумчивое лицо его отчасти портили юношеские прыщи. Нетрудно было заметить в глазах детей боязливый трепет перед легендарной бабкой, о которой им, без сомнения, порассказали много небылиц; но затем Кристина порывисто обвила пухлыми ручками мою шею:
— Ах, бабушка, до чего же ты старенькая!
Она просто не могла помнить меня. Ежегодно я посылала детям Клод подарки и деньги, не пропуская ни дней рождения, ни Рождества, но самих детей не видела ни разу, ибо Клод, изредка приезжая ко двору, никогда не брала их с собой. Тем не менее от невинного восклицания Кристины на глаза мои навернулись слезы.
— Здравствуйте, госпожа бабушка! — неловко прокашлявшись, вслед за ней проговорил Карл.
— Дитя мое, ты так вырос. — Я улыбнулась ему. — Уже почти взрослый. Ну, подите сюда, я привезла вам подарки.
При этих словах моя внучка просияла.
— Лукреция, — продолжала я, — покажи Кристине ее новое платье. Думаю, оно превосходно подойдет к ее цвету лица.
Покуда Кристина шумно восторгалась платьем из розового бархата, которое мои дамы сшили для нее из моих придворных нарядов, Анна-Мария подала мне томик, переплетенный в темно-бордовую флорентийскую кожу: его по моему заказу изготовили в Италии специально для Карла, и на обложке книги было вытиснено сусальным золотом его имя.
— Это «Государь» Макиавелли, — пояснила я, вручив Карлу подарок. — Моя любимая книга. Полагаю, ты уже достаточно большой, чтобы оценить по достоинству ее премудрости.
Мальчик прикоснулся к книге так бережно, словно это была величайшая драгоценность.
— Спасибо! — выдохнул он.
Глаза его засияли точно так же, как сияли глаза его тезки, моего покойного сына, когда ему дарили щенка или нового сокола. Этот Карл явно обладал склонностью к наукам; судя по тому, как он отошел к окну, дабы благоговейно полистать книгу, его внимание никогда не привлекут ни оружие, ни доспехи.
Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, наслаждаясь безыскусной радостью детского общества.
