– Доброй ночи!
– Да, – тусклым голосом произнес Эрнан, – пора спать.
Инес вошла в свою маленькую комнату. Здесь была очень скромная обстановка, единственным невинным украшением и данью кокетству служили узорные прикроватные занавески и белоснежное постельное белье.
Инес сняла платье и осталась в сорочке из льняного муслина. Она медленно распустила и расчесала волосы, выпила воды и наконец легла.
Сердце колотилось как бешеное. Зачем она призналась, зачем? Девушка лежала, закрыв глаза, и перед ней проплывали волнующие видения. Отныне придется делать вид, что ничего не случилось. Подобное не должно повториться! Она не так решительна, как Катарина, она не смеет мечтать о невозможном!
Внезапно Инес услышала стук в дверь, оглушительно резкий, как удар грома. Она вскочила и в страхе прижала руки к груди. Она не двигалась и ничего не говорила. Сердце лихорадочно билось, босые ноги нестерпимо мерзли на каменном полу.
Эрнан вошел в комнату. У него было жесткое, хотя и немного растерянное лицо и сверкающие глаза.
– В доме так пусто… Тебе не страшно? – Голос Эрнана звучал несколько странно и глухо.
Девушка едва нашла в себе силы покачать головой.
– Жизнь не должна превращаться в вечное послушание, не так ли?
Инес не ответила, тогда Эрнан подошел к ней, обнял и снова поцеловал.
В мягком призрачном свете ее тело выглядело удивительно беспомощным, хрупким и нежным. Этого оказалось достаточно, чтобы Эрнан окончательно потерял голову.
Она не издала ни звука, когда он решительно и страстно овладел ею на белой девичьей постели. Ее тело размякло, как воск, мысли спутались, и она не нашла в себе сил его оттолкнуть. Сомнения Инес исчезли в тот миг, когда ее губы сомкнулись с губами Эрнана, но после того, как все закончилось, они нахлынули с новой силой. То же самое он делал с Катариной! И когда она вернется, он уйдет к ней… Инес стало так больно, стыдно и страшно от этой мысли, что захотелось умереть.
Она лежала не шевелясь, боясь выдать себя, тогда как слезы текли по вискам и исчезали в густых волосах. Внезапно Эрнан нежно погладил девушку по щеке, провел пальцами по векам и понял, что она плачет.
Его охватило раскаяние, и он неуверенно прошептал:
– Наверное, теперь ты станешь меня ненавидеть?
– Нет, – тихо отвечала Инес, – я люблю вас, как прежде!
Эрнан вздохнул. Вот чего ему недоставало – этого невинного обожания, восторженной покорности, осознания того, что ты первый и единственный. Очень сложно найти что-то постоянное в мире чувств. Но иногда это случается.
– Утром я уйду из вашего дома и никогда не вернусь, – сказала девушка. – Я люблю вас, но… так нельзя!
– Нет! Не уходи! – В его голосе были испуг и мольба, и Инес это почувствовала.
– Потом придумаем, что делать дальше, – прибавил Эрнан.
– Дальше, – повторила она, словно эхо. – Все, что нам остается, это пережить горе и чему-нибудь научиться.
– Не надо воспринимать случившееся как горе! Даже если потом придет горе, сейчас это радость. Разве нет? – с надеждой произнес он.
Инес не знала. Ощущения накатывали на нее, как волны прибоя. Наверное, он был прав. Она стала женщиной. Его женщиной. А Катарина была женщиной Рамона. С Эрнаном ее подругу связывает супружество. А еще – общий ребенок. Лусия. Да, но есть еще Исабель…
Инес задумалась. Катарина родила ребенка от любимого мужчины. Она, Инес Вилье, не может позволить себе испытать подобное счастье.
На следующий день, улучив момент, она пробралась в комнату подруги и открыла сундучок, где хранилось средство, полученное Катариной от «ведьмы». Но мешочка не оказалось на месте. Катарина взяла его с собой.
Днем к ней пришел Эрнан. Инес сидела, не поднимая глаз, и тогда он сказал:
– К сожалению, пока я не могу произнести те слова, какие должен сказать. Но я хочу, чтобы ты знала: я очень рад и ни о чем не жалею.
Инес не ответила, и Эрнан ушел. Но ночью пришел снова. И приходил каждую ночь, пока продолжалось безумное путешествие Катарины с Рамоном в далеких краях, в неведомом море, под чужим солнцем.
Море то мирно плескалось, то вздымалось султанами пены, без конца меняя свой цвет. Когда корабль шел близко от берега, Катарина видела лоснящиеся от влаги, обросшие мохнатыми водорослями подножия скал и их опаленные солнцем вершины. Огромное жаркое солнце висело в пустоте небес; утром Катарина нежилась в его лучах, а днем пряталась от безжалостного света.
Она смотрела на ясный горизонт, на каменные глыбы и заросли колючего кустарника на далеком берегу, на узкие дорожки, круто поднимавшиеся вверх и углублявшиеся в извилистые проходы между скалами. Застывшая синева неба и моря резала взгляд, и Катарина невольно вспоминала мягкие краски сонных пейзажей родной Голландии. Она не жалела о том, что отправилась в путешествие. Это был тот случай, что выпадает лишь раз в жизни.
Рамон находился рядом, но кругом были также и люди Пауля, потому Катарина вела себя очень сдержанно. Однако ничто не мешало им разговаривать, стоя на корме под тентом из просмоленной парусины, и смотреть на воду и бакланов, которые кружили над кораблем. Вечером паруса становились алыми, как кровь, а море казалось золотым.
После многолетней жизни в монастыре с ее кельями, темными стенами и запахом подземелья Рамон был опьянен свежим воздухом и зрелищем морских просторов.
Он наблюдал за тем, как резвится Исабель, и однажды спросил Катарину:
– Ты учишь ее молитвам?
– Пока нет, – отвечала молодая женщина, – она еще очень мала и едва ли способна понять их смысл.
– Есть вещи, которые понимаешь сердцем, – сказал Рамон.
Он подозвал девочку к себе и тихо заговорил с ней. В эти минуты его глаза были полны любви и скорби.
Они были единственными пассажирами и единственными на корабле, кто проводил дни в праздности: священник, женщина и ребенок. Катарина с интересом наблюдала за моряками в штанах из грубой ткани, вязаных куртках и подбитых гвоздями башмаках.
– Я все знаю, – однажды произнес Рамон. – Про Исабель. Мне сказал Эрнан.
Катарина, стоявшая возле борта, повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Что ты чувствуешь? – просто спросила она.
Он столь же бесхитростно ответил:
– Я и счастлив, и несчастлив.
– Именно потому я не хотела, чтобы ты знал.
Рамон осторожно протянул руку и легонько коснулся пальцев Катарины.
– Знал о том, что тебе пришлось труднее, чем я думал?
– Напротив, это меня спасло.
На его глазах появились слезы.
– Я люблю тебя, Кэти!
Она не отвела взор.
– Я тоже люблю тебя, Рамон.
Они сошли на берег вечером. В воздухе не чувствовалось ни малейшего волнения, и только сильные запахи южного края – диких растений, раскаленных камней, почвы, моря – насыщали его до предела, так что у Катарины закружилась голова. Огромное раскаленное солнце медленно опускалось к горизонту, оно было медно-красным, как железо в горне.
