Джессалин выскользнула из его объятий, встала, подошла к туалетному столику и взяла увесистый документ, придавленный пудреницей. Маккейди нравилось смотреть, как она движется, как распущенные волосы ласкают обнаженную грудь. Подойдя к кровати, Джессалин протянула ему бумаги.
Документ был составлен очень четко и свидетельствовал о том, что его векселя полностью погашены – ежегодные выплаты и основная сумма. Внизу красовалась подпись Титвелла, хотя и не такая размашистая, как обычно. Документ венчала вполне официального вида печать.
Маккейди посмотрел в серьезные серые глаза жены.
– Каким образом ты этого добилась?
Лицо Джессалин исказилось, словно от боли, она поспешно отвернулась.
– Я продала Голубую Луну.
– Черт побери, Джессалин… – Маккейди почувствовал, что к горлу подступают рыдания. Ему хотелось плакать как ребенку, громко и долго, колотя кулаками об пол. Ах, если бы было возможно повернуть время вспять и заново, уже правильно прожить жизнь! Он подарил бы ей целый мир. А сейчас мир дарила ему она.
Он встал и взял ее лицо в ладони, большими пальцами вытирая слезы, стекавшие по ее щекам. В горле по-прежнему стоял ком, и слова выговаривались с трудом.
– Эта лошадь была для тебя важнее всего на свете.
Губы Джессалин задрожали, но она улыбнулась сквозь слезы.
– Важнее всего на свете для меня ты. Маккейди обнял ее и прижал заплаканное лицо к своей груди.
– Я продала и других тоже, – продолжала Джессалин. – Только этого все равно не хватило. Т-тогда мне пришлось п-продать и бабушкины табакерки.
– О Господи…
Они постояли молча, а потом Джессалин, не поднимая головы, тихо спросила:
– Ты на меня не сердишься? Маккейди нежно сжал ее плечи.
– Я сержусь только на себя. – Он приподнял ее голову так, чтобы она могла видеть его глаза и убедиться, что он говорит правду. – Клянусь тебе, милая, что когда-нибудь я обязательно найду способ возместить все то, чем ты для меня пожертвовала.
Огромные глаза Джессалин смотрели очень серьезно.
– Есть вещи, которые нельзя возместить, Маккейди. Но это и не обязательно. По крайней мере тогда, когда жертвуешь добровольно, от чистого сердца.
Маккейди в который раз подивился ее мудрости и душевной чистоте. И опять, как это бывало очень часто, когда он смотрел на нее, его грудь переполнили самые разнообразные чувства – удивление, боязнь потерять и радость.
Джессалин дрожала от холода, и Маккейди недовольно нахмурился.
– Ради Бога, Джесса, ты же совершенно окоченела. Надень что-нибудь.
Джессалин скорчила насмешливую гримасу.
– Не понимаю, зачем мне утруждать себя? Ты все равно это стащишь или порвешь.
Тем не менее она подошла к комоду и накинула шелковый капот восточного покроя. Маккейди натянул брюки, но застегивать не стал и вытянулся на чудовищной кровати.
Джессалин села рядом, на ее губах играла легкая, загадочная улыбка.
– Терпеть не могу, когда ты это делаешь.
– Что именно?
– Когда ты улыбаешься так, словно знаешь что-то, чего не знаю я.
Улыбка Джессалин стала еще шире.
– Я просто думала о том, как я тебя люблю.
Он погладил ее голую руку, не решаясь заглянуть в лицо.
– Джессалин, я…
– Что?
– Ничего.
Джессалин встала с кровати и подошла к окну. Маккейди искал какие-то важные слова, которые надо было, просто необходимо было сказать сейчас, но они не находились, а те, что приходили в голову, были явно неподходящими. По стеклу, бросая пестрые тени на лицо Джессалин, забарабанили капли дождя. В комнате стало прохладнее.
Вдруг глаза Джессалин округлились от изумления, она покрепче прижалась носом к стеклу, всматриваясь в то, что происходило на улице.
– Дункан в твоем фаэтоне увозит куда-то Бекку!
– Вам не о чем беспокоиться, леди Сирхэй. Они всего-навсего решили сбежать и пожениться. Известны случаи, когда так поступали даже вполне респектабельные люди.
Джессалин отвернулась от окна и расхохоталась.
– Вот дьявол, этот твой красавчик! Ведь обещал же, что уговорит ее!
– Вряд ли он действовал только словами, – улыбнулся Маккейди, а Джессалин снова начала смеяться. – Как подсказывает мне жизненный опыт, на слова вы, женщины, реагируете хуже всего.
– В самом деле? А на что же мы реагируем лучше всего? Маккейди похлопал рукой по кровати.
– Иди сюда, и я тебе объясню.
Она тут же оказалась рядом. Запустив руки под шелковистую ткань, Маккейди-начал упоительную игру возбуждения уже сытых любовью тел.
Внезапно рука Джессалин, гладившая его бедра, остановилась.
– Маккейди? Послушай, ведь Дункан ни за что не успеет вернуться из Гретна Грин к началу испытаний.
– Ну почему же? Успеет, если отрастит крылья и полетит.
– А кто же будет помогать тебе вести локомотив? И тут Маккейди понял, что хотя бы один, небольшой подарок он может ей сделать. Он широко улыбнулся.
– Вы, леди Сирхэй.
На ярко-желтом паровом котле зеленой краской было написано «Комета». Правда, буква «о» чуть покосилась и напоминала надкушенное вареное яйцо, а «т» казалась слегка подвыпившей, но это ничуть не портило впечатления. Кроме того, через весь котел шел широкий зеленый мазок, который при желании можно было считать хвостом кометы. Впрочем, Джессалин сомневалась, что таково было первоначальное намерение художника.
Она перевела взгляд с кособокой надписи на склоненную голову и широкие плечи мужа, который, стоя на колене, смазывал ступицу ярко-зеленого колеса.
– Маккейди, какой сумасшедший раскрашивал «Комету»?
– Не я, – быстро ответил он. Слишком быстро. Выпрямившись, он неуверенно посмотрел на жену. – Так, просто один сумасшедший.
Джессалин закусила нижнюю губу, из последних сил сдерживая смех.
– О Господи! Как же надо было напиться, чтобы такое изобразить.
Маккейди, беззаботно насвистывая, тщательно вытирал несуществующие пятна на сверкающей медной топке «Кометы». Он изо всех сил старался принять самый невинный вид, но, истинный Трелони, конечно же, в этом не преуспел.
Джессалин едва не подавилась, сдерживая очередной приступ смеха. Ей хотелось кружиться, танцевать, хохотать, кричать от радости. Погода стояла изумительная. Солнце было подернуто легкой дымкой, приглушавшей буйство красок, и вокруг преобладали мягкие, пастельные тона. Воздух был теплым и приятным, как парное молоко.
Поговаривали, что на испытания съехались больше десяти тысяч человек, со всех концов Англии. Раздавались гудки экипажей, крики торговцев пирожками, ржание лошадей и детские голоса. Участники должны были стартовать от гостиницы «Крукедстафф», хозяева которой уже распродали все свои запасы джина и откупорили последнюю бочку эля. Среди постояльцев было немало землекопов – грубых, обветренных мужчин, которые рыли туннели и прокладывали рельсы железной дороги Маккейди. В свободное от работы и выпивки время они любили бороться.
