— Мы провели сказочный уик-энд, Найджел. По крайней мере он умер счастливым. Все произошло так быстро. — Она схватила молодого человека за руку. — Я думаю, он ничего не почувствовал, это было слишком внезапно!
— Я уверен, что вы правы, Энн.
На террасу вбежал один из местных жителей. Его лицо блестело от слез.
— Кириа, кириа, — кричал он. — Кириос, энай петенай!
— Что он говорит? — спросил Найджел.
— Он сказал, что мой любимый погиб. — Найджел зарыдал, а Энн нашла в себе силы утешать его. — Я должна была быть с ним! — пробормотала она, обращаясь больше к себе, чем к Найджелу.
Следующие несколько часов прошли как в тумане. Дом наполнился людьми. Они плакали, причитали. Фей, сильная, практичная Фей совсем обессилела от горя. Энн обнимала ее, гладила по волосам, пыталась утешить. Она вызвала врача, он дал Фей сильное успокоительное, и Найджел отвел ее в постель. Врач предложил и Энн принять что-нибудь, но она решительно отказалась. Местные жители — старые мужчины и женщины — искренне горевали. Слезы текли по их обветренным морщинистым лицам. Энн ходила среди них, произносила слова утешения, предлагала вино, велела накрыть на стол. Ее спокойствие и сдержанность поразили всех.
— Наверное, я сейчас лягу, Найджел, — сказала она наконец, полностью владея собой. — Я очень устала.
— Правильно, Энн. Отдохните немного. Я уже в порядке и присмотрю здесь за всем. Не беспокойтесь ни о чем.
Она вошла в спальню, где они провели столько счастливых часов. Подойдя к шкафу Алекса, она вынула оттуда старую куртку, которую он любил носить дома.
Энн лежала в постели, прижимая к себе куртку, от которой пахло Алексом. Она вспоминала другую куртку, другую комнату и ясно видела открывшуюся перед ней пустоту. Тоска, горе, безумие…
Слез у нее не было. Вспоминая пережитые после смерти Бена страдания, она знала, что у нее не хватит сил снова пройти через все это. От жизни она ждала чего угодно, но только не этого.
Пройдя через комнату, она вошла в ванную и достала из самой глубины стенного шкафчика флакон с пилюлями. В то тяжелое время ей прописал их врач в Мидфилде, и она сама не знала, почему хранила их все эти годы.
Она методично выстроила на ночном столике маленькие белые капсулы по две в ряд, как солдатиков.
Налив полный стакан водки, она долго сидела, глядя на них, и обводила кончиком пальца кружки вокруг каждой капсулы. Воображение рисовало ей счастливое забвение, которое они принесут с собой: она уже предвкушала непроглядную, ласково окутывающую ее тьму. Возможно, Ариадна права и после смерти начнется новая жизнь. Она снова будет с Алексом, в его объятиях, в каком-то неведомом раю.
Где-то далеко зазвонил телефон, цикады завели свою ночную ораторию. Она услыхала какое-то позвякивание, похожее на стук метронома… Проклятые звуки из далекого прошлого. Они стучали у нее в голове… Скоро зажужжат пчелы… Но почему не слышно шума косилки, не пахнет розами? А сколько должно пройти времени, прежде чем начнется боль, настоящая агония?..
Кто-то раньше говорил о бомбе… Значит, возможно, это был террористический акт? Эти слова не дошли тогда до ее сознания, но сейчас она поняла их смысл. Только один человек так ненавидел и так боялся Алекса.
Подонок! Это не мог быть никто другой, кроме этого подонка, кроме Янни! Нет, она не доставит ему этой радости — знать, что и она умерла. Она останется в живых и все сделает для того, чтобы у Янни больше не было ни единого счастливого дня, сколько бы он ни прожил!
Сердитым движением руки она смахнула со столика белые капсулы, рассыпав их по мраморному полу. Захватив бутылку с водкой, Энн направилась в свою мастерскую. Там она водрузила на мольберт самый большой из свободных холстов и судорожно начала выдавливать содержимое тюбиков с краской на палитру… Взяла в руки кисть и почти с вызовом посмотрела на пустой холст.
Ее кисть раз за разом прорезывала воздух, хлестала по белому полю холста, усеивая его яркими мазками.
Энн работала всю ночь, не обращая внимания на струившиеся из ее глаз слезы. Тишину нарушало только шуршание кисти. Она писала уверенно, со всей переполнявшей ее душу страстью.
Всю долгую ночь на мольберте холсты сменяли друг друга. Энн переносила на них свою ненависть, свое желание мстить. Постепенно она освободилась от этих чувств, очистилась. Осталось только горе.
Она посмотрела на свои картины. В прошлый раз живопись помогла ей сохранить рассудок. Теперь она спасла ей жизнь.
Работа истощила ее силы. Энн легла в постель, прижала к себе куртку и устремила невидящие глаза в потолок. В ее мозгу вспыхивали одно за другим радужные воспоминания. Она улыбалась. Столько прекрасных мгновений, какую чудесную жизнь подарил ей Алекс! Жизнь, полную радости!
Когда она оплакивала Бена, своего недостойного мужа, то оплакивала иллюзию счастья. На этот раз никакой иллюзии не было. Их любовь была неподдельной, всеобъемлющей. Именно сознание, что ей было дано познать идеальную любовь, должно придать ей силы, чтобы жить дальше. Многие ли женщины могут сказать это о себе?
Наконец она уснула. Уснула глубоко, без сновидений — такой сон благодатная природа посылает измученным людям, оказавшимся на краю бездны.
Ее разбудило ощущение, что в кровати появился еще кто-то. Вместе с вернувшимся сознанием перед ее мысленным взором возникло зрелище охваченного пламенем вертолета. Она повернулась на бок, плотно закрыв глаза, и сделала вид, что спит. Ей не хотелось пока никого видеть, ни с кем говорить.
— Анна, — тихо произнес чей-то голос. — Анна! — настаивал он.
Энн нахмурилась. Она была уверена, что не спит, но разве это возможно? Наверное, ей все снится… Этот голос!
— Анна! Ты ведь только делаешь вид, что спишь. Я знаю, что ты проснулась! Меня не обманешь! — Послышался смех.
Энн зашевелилась. Какая страшная, жестокая шутка! Она осторожно приоткрыла один глаз, потом другой.
— Алекс! — Это был наполовину шепот, наполовину вздох.
— Анна, любовь моя!
— Алекс, что происходит? Может быть, я умерла? Это ведь не ты! Господи, как бы я хотела, чтобы это был ты!
По ее щеке медленно поползла слеза. Он наклонился и стер ее поцелуем.
— Ненаглядная, это я! Я опоздал на вертолет. Проснись, любимая! Это в самом деле я! Я здесь! Я жив! — Он засмеялся. — Дотронься до меня, пощупай!
Энн села на постели, выражение недоверия не сходило с ее лица. Она коснулась протянутой к ней руки. Рука — такая знакомая — была теплой. Пальцы Энн пробежались по ней.
— Но где же ты был, Алекс? Почему не позвонил? Боже мой, ты не знаешь, что я пережила! — Теперь ее голос звучал гневно.
