— В ней был ребенок, — бормотала она. — Был. Я видела, как он шевелится. Он лепетал, словно вода в реке, и в нем не было страха. Он станет царем, этот бесстрашный ребенок. Он обязательно будет царем.
— Да, — сказала Нофрет примирительно, — да, моя госпожа.
Анхесенамон вздохнула и закрыла глаза. Дыхание стало ровным и глубоким, и она заснула.
Нофрет некоторое время смотрела на нее. Царица не двигалась и не просыпалась. У дверей стояла стража, в соседней комнате щебетали служанки. Нофрет покинула их с некоторой неохотой. Но сегодня вечером ей нужно вымыться, очень нужно после поездки с царицей в колеснице. Можно было надеяться, что так много слуг и стражников сумеют присмотреть за одной женщиной, погруженной в сон.
…Нофрет долго просидела в ванне, блаженствуя в теплой воде. Она вымыла и голову, потом с помощью маленькой нубийки расчесала спутанные волосы. Служанка восхищалась ее волосами: густые, темно-рыжие, она закрывали ее почти до колен. У нубийцев не бывает таких грив: волосы у них словно руно или черный дым, и они стригут их коротко, чтобы можно было только прикрепить к ним бусины и воткнуть перья.
Когда Нофрет вернулась, солнце уже давно село. Ее волосы, еще влажные, были тщательно заплетены. Она надела новое льняное платье и чувствовала себя чистой, прохладной и почти довольной жизнью.
Когда она вошла в спальню своей госпожи, кровать оказалась пустой. Некоторые служанки спали, а остальные играли в жмурки в соседней комнате. Нофрет не стала их расспрашивать. Ответа не будет, так же, как не ответят и стражники. Царица ушла, и никто не заметил ее исчезновения.
Приходил Иоханан, а может быть, Леа. Они забрали царицу без помощи Нофрет, поняв, что у нее не хватает духу. Теперь надо пойти в свою комнату, лечь спать и сделать вид, что она тоже ничего не видела. Когда придет утро и надо будет будить госпожу и готовиться к церемонии встречи солнечного восхода, Нофрет будет так же невиновна, как и все остальные.
Но если это были не апиру? Что, если Хоремхеб составил свой собственный заговор, чтобы избавиться от царицы, которая его ненавидит и делает все, чтобы преградить ему путь к власти? А если не Хоремхеб, а еще кто-то? Многие египтяне, как высокого, так и низкого происхождения, считают ее изменницей за обращение к царю Хатти.
Нофрет тихонько вышла. Тело ее рвалось броситься бежать, но это могло бы вызвать подозрения. Не узнав, кто забрал царицу, она никому ни слова не скажет, сама все выяснит, а потом решит, поднимать ли тревогу или притвориться, что ничего не знает. Если Аи или Хоремхеб вздумают пытать слуг…
Пока об этом думать не стоило. Нофрет старалась идти как можно спокойнее. Сначала к реке, на тот случай, если Анхесенамон ушла сама, чтобы отыскать воображаемого младенца в тростниковой корзине. О крокодилах думать не хотелось, так же, как и о пытках, которые Египет может применить к слугам, не сумевшим уберечь свою госпожу.
Луны не было. Звезды отражались в глади реки, словно плывя по воде. Света от них было мало. Нофрет осторожно пробралась из дворца, через ворота в стене, выходящие на открытое место вдоль реки. Вода поблескивала в звездном свете. Она услышала, как волны шепчут и плещутся о берег. Зимой здесь был целый тщательно ухоженный сад, сбегающий к обмелевшей реке, но сейчас, в разгар разлива, он стал лишь узкой полоской, а река под звездами казалась безбрежной, словно море.
Пару раз она оглянулась. Белые стены Мемфиса маячили позади. Впереди была только река. Там не шевелилось ничего живого. Не слышалось ни голоса ночной птицы, ни шакальего воя среди гробниц на западе, по другую сторону города. Только плеск реки и шорох ветра в тростниках.
Царица сюда не приходила, а если и приходила, то давно уже ушла. Нофрет, поколебавшись, уже хотела повернуть обратно, но остановилась. Внизу, у берега, что-то хрустнуло. Шевельнулась тень. Она едва различила смутно белеющую фигуру. Это мог быть заблудившийся призрак, но призраки не ломают тростник, не спотыкаются и не вскрикивают. Нофрет ясно услышала падение тела.
Ей никогда не случалось так стремительно и уверенно двигаться в темноте. Она чуть не споткнулась о скорчившееся тело, лежавшее на самом краю, — частью в воде, частью среди тростников. Нофрет подхватила его и отчаянно потащила прочь, подальше от неведомых опасностей, подстерегавших в воде.
Это была Анхесенамон, живая, глубоко дышащая, но без сознания. Нофрет, склонившись, нашла ее руку. Царица сжимала неплотно закрытую бутылочку. Почувствовав запах, Нофрет чуть не вскрикнула. «Как же она ухитрилась…»
Запах снадобья Леа был и на губах Анхесенамон. Пальцы ее стиснули бутылочку. Как бы царица ни ухитрилась разыскать ее, что бы ее ни привело к ней, она принесла бутылочку к реке и пила из нее, как если бы это был яд, который она намеревалась пить, пока не умрет, здесь, на берегу реки, которая была жизнью Египта.
Она выпила большую часть, если только не разлила при падении. Леа говорила, что снадобье безвредное, но велела давать его в вине, по несколько капель, а не сразу неразбавленной всю бутылочку.
Анхесенамон вся обмякла, как будто кости ее стали жидкими. Нофрет подняла свою госпожу — та была легонькая, но нести было неудобно. Надо идти во дворец, позвать врачей. Но можно ли им доверять? Что, если это один из них нашел бутылочку и уговорил царицу выпить снадобье?
Так много вопросов. И никаких ответов, кроме одного: почти пустая бутылочка, бесчувственная женщина, ночь и река, опасность утонуть или попасть в зубы крокодилу, упади она чуть ближе к воде. Нофрет пошла, но не к дворцу.
Она шла вдоль реки, к северу, по течению, между стеной и водой. Может быть, ее направлял бог. Она носила амулеты Амона и Собека. Собек, бог-крокодил, защищает путешествующих по реке… Возможно, это он навел ее на правильную тропинку и облегчил груз, который она несла, — тело спящей госпожи. Но бог, к которому направлялась Нофрет, не был богом Египта.
Еще можно было повернуть, возвратиться во дворец, решить, что все ее страхи напрасны, что царица по чистой случайности нашла в ее вещах бутылочку с жидкостью, которая вполне могла оказаться отравой.
Доверять нельзя никому. Доверять можно лишь той, кого она несет на руках, или тому, что ожидает в условленном месте. Нести одурманенную спящую женщину нужно было не так уж далеко, но в темноте, по неровной дороге, со страхом, следующим по пятам, путь казался очень долгим: а если ее преследуют, если это ловушка и вместо большого чернобородого мужчины в лодке ее встретит отряд солдат?
Спокойствие ночи было полным. Нофрет не могла припомнить такой тишины. Не слышалось даже плеска воды. Ветер затих. В ушах звучали лишь собственные шаги и шелест тростников, когда случалось задеть их. Если кто-то за ней и шел, то абсолютно бесшумно. Ночь была такая тихая, что она услышала бы дыхание преследователя. Но Нофрет не слышала ничего. Ничего.
