Поэтому Милдрэд не сильно огорчилась, когда заметила, что Элеонора охладела к ней. К тому же вскоре герцогиню отвлекли иные заботы: в Кан прибыла ее грозная свекровь, императрица Матильда.
Милдрэд с детства была наслышана об этой женщине. В свои годы воинственная Матильда была бодрой и статной. А еще Милдрэд отметила, как они похожи с Генрихом, — то же округлое лицо с волевым подбородком, те же рыжевато-каштановые волосы и широко посаженные светло-серые глаза, резко темневшие, если что-то приходилось ей не по душе. А не по душе ей пришлась как раз поездка невестки к морю.
— Вы ведь особа королевского положения, — говорила она Элеоноре, — вы должны чтить свой сан и думать прежде всего о ребенке, которого понесли по милости Неба. А вы разъезжаете по округе и даже, как мне сообщили, заплываете в море. А если бы вы потеряли дитя?
— Я бы зачала нового, — с улыбкой отвечала ей эта тридцатилетняя женщина с девчоночьим смехом и грацией нерожавшей девушки. — И я не королева, осмелюсь напомнить. И счастлива этим! Правда, уверена, что ваш сын однажды наденет на мою голову королевскую корону.
Суровое лицо Матильды смягчилось от этих слов, и она ласково взяла невестку под руку. Они о чем-то долго разговаривали, и Милдрэд один раз даже расслышала имя Артура ле Бретона. Похоже, это заинтересовало императрицу, и она внимательно посмотрела в сторону саксонки, на какую ей указывала невестка.
Позже, когда юный Гийом прогуливался с Милдрэд в саду, он сказал, что его матушка очень рада, что Генрих увел жену у короля Людовика, приданое которой составляло ни много, ни мало половину Франции!
— Матушка всегда очень любила Генриха, она внушала ему, что он должен получить ее наследство в Англии, — говорил младший из сыновей Матильды. — И Генрих поклялся, что не успокоится, пока это не произойдет. Поэтому все надежды матушки связаны с ее любимцем. Ведь они так похожи! Это я и Жоффруа уродились в отца, а Генрих — явное подобие нашей матушки. Отец перед смертью хотел, чтобы именно к Жоффруа перешло Анжуйское графство. Нормандия — Генриху, Анжу — Жоффруа. Однако матушка постаралась, чтобы все получил Генрих, дабы у него было достаточно сил для завоевания Англии. Ну а обиженный Жоффруа теперь сражается на стороне наших врагов, так как Людовик пообещал помочь вернуть ему анжуйское графство. Но тут Жоффруа не прав, ведь Людовик — недруг нашего дома, а Генрих рано или поздно отдал бы под руку Жоффруа графство Анжу.
— А что бы вы хотели для себя, мой славный Гийом? — спросила Милдрэд. И увидела, как горят устремленные на нее глаза этого восторженного юноши.
— Я бы хотел любви! Потому что не земли и не подданные, а только любовь приносит душе настоящую благость. И если бы вы, прекрасная дама, были немного добрее ко мне… Уж если вы стали возлюбленной принца Англии, то не могли бы и ко мне питать некоторую…
— Не могла бы! — отрезала Милдрэд.
— Даже если я переговорю с матушкой, что хотел бы видеть вас своей супругой? Мне ведь и впрямь ничего не надо, только бы чувствовать радость с той, которую избрала моя душа.
Гийом был мечтателем. Поэтому старшие братья так легко отодвинули его на задний план в своей борьбе за власть.
Милдрэд постаралась отвлечь младшего Плантагенета вопросом, что ему известно о неком Артуре ле Бретоне. Ответ сходился с тем, что ранее говорил ей Юстас: это рыцарь-госпитальер, бретонец, которому покровительствовала Матильда Анжуйская. Она вообще оказывает всяческое содействие иоаннитам, и Милдрэд могла видеть одетых в черное с крестами рыцарей в ее свите. А Артур ле Бретон был едва ли не поверенным императрицы и больше времени проводил при ее дворе, нежели в Доме ордена. Однажды Матильда услала своего любимчика с поручением, и больше о нем никто не слышал. И это очень огорчает Матильду.
Вечером у себя в башне Пушто Милдрэд смогла все это обдумать. Похоже, что Юстас имел основания охотиться на этого госпитальера, хотя ошибочно принял за него самозванца. Однако где же сам Артур ле Бретон? И где ее Артур? О нем ничего не известно, даже с Ависой его как будто нет.
Милдрэд вдруг поняла, что вместо обычного пренебрежения к Артуру испытывает тревогу за него. Однако это ни к чему. Где бы ни был этот плут, он всегда выкрутится. И Милдрэд отправилась в зал, чтобы послушать, о чем рассказывает собравшимся своим музыкальным голосом Элеонора.
Это была древнегреческая легенда о некой Ниобее. Элеонора, прекрасно образованная, знала много необычных сказаний, и сейчас поведала слушателям историю Ниобеи, имевшей множество детей — десять сыновей и столько же дочерей. Все они были пригожими и здоровыми, и мать гордилась ими настолько, что стала насмехаться над богиней Лето, родившей всего двоих — Аполлона и Артемиду. И тогда разгневанные Аполлон и Артемида сразили стрелами всех детей возгордившейся смертной: Аполлон убил юношей, Артемида — девушек. А потрясенная Ниобея от горя превратилась в камень, только из ее каменных глаз продолжали бежать нескончаемые слезы.
Элеонора умела преподнести историю так, что слушатели не оставались безучастными. Вот и теперь дамы заплакали, а мужчины стали рассуждать о том, как люди могли поклоняться столь жестоким богам и какое счастье, что в мир пришел Спаситель, учивший милосердию. Милдрэд тоже заволновалась. И невольно задумалась о своем сыне Вильяме. Она так давно не имела о нем вестей! В последний раз она видела мальчика год назад, когда пришла проститься с ним перед отъездом из Винчестера. Тогда малыш, только накормленный и всем довольный, лежал в кроватке, что-то лопотал и сучил ножками. Он показался Милдрэд таким очаровательным… Но она не стала проявлять к нему нежность, так как рядом находился Юстас, а она при нем всячески выказывала пренебрежение к их сыну, хотя тайком справлялась о малыше и была довольна, что он такой здоровенький и крепкий. Но в основном это был всеми оставленный, никому не нужный ребенок…
Проходили дни, лето сменилось осенью. Жара спала, хотя по-прежнему светило неяркое нормандское солнце, а в воздухе ощущался кисло-сладкий аромат яблок, превращавшихся под прессами давилен в игристый сидр. При дворе шли забавные суды любви, все были в кого-то влюблены, за кем-то ухаживали, непременно страдая, ибо, как пелось в песнях трубадуров, истинная любовь расцветает только вместе с сердечными переживаниями. Императрица Матильда находила это легкомысленным и вскоре уехала, и Элеонора, хотя и была дружна со свекровью, почувствовала с ее отбытием облегчение.
— Как часто люди забывают, какими были в молодости! — говорила эта вечно юная правительница. — А ведь знаете, я слышала, что наша императрица не только враждовать с мужем умела.
