Агнесса вздрогнула, словно от удара, а Орвил продолжил:
— Полли вышла замуж, и у Лизеллы есть жених; обе по-прежнему служат и будут служить в нашем доме, как и все остальные. Керби жив, хотя совсем плохо видит. Да, у меня есть несколько писем от твоей матери и от служанки Терри.
— Она… моя мать… знает?
— Да, Агнесса. Не мог же я всю жизнь всем лгать! Конечно, она не обрадовалась, а вот Терри, кажется, хотела приехать к тебе сюда или… Ты не собираешься в Вирджинию?
Агнесса молчала, и Орвилу казалось — он догадался, о чем она думает. Но город был полон слухами год назад, а теперь интерес к этой истории, похоже, был потерян, хотя, может, не навсегда.
Взгляд Орвила вновь упал на колыбель — трудно было придумать более явное доказательство вины и измены!
— Надеюсь, он не Лемб? — спросил Орвил.
— Митчелл, — тяжело произнесла Агнесса. — Джек.
Уголки губ Орвила непроизвольно дрогнули в жестковатой усмешке. Он не сдержался.
— Даже так? В таком случае, ты все же осталась с кем хотела. — И добавил:— Я слышал, тело так и не нашли? Быть может, он еще вернется к тебе, как и в прошлый раз!
Агнесса промолчала.
Орвил не подошел взглянуть на мальчика, хотя ему и хотелось: издали ему показалось, что у ребенка зеленые глаза. Сын Джека и его, Орвила Лемба, сын — братья! Он не успел осознать до конца и дать себе ответ на вопрос, что же, собственно, в этом ужасного, но ему хотелось крикнуть стоявшей рядом женщине: «Что ты наделала, Агнесса!»
— Вероятно, тебе очень хотелось произвести на свет хотя бы одного ребенка, который вырос бы незаконнорожденным!
— Да, — сказала Агнесса, неподвижно глядя в пустоту, — вряд ли он сможет когда-нибудь меня понять… Ты думаешь, он будет несчастным?
— Не знаю. Надо надеяться, что нет. А насчет объяснений… Просто скажи ему, что очень сильно любила его отца, и он тебя поймет!
Агнесса, сцепив руки, прошлась по комнате.
— Зачем ты приехал, Орвил? — спросила она, глядя ему прямо в глаза, хотя это и было, наверное, нелегко.
Он ответил коротко:
— За тобой.
— Я не смогу жить в Вирджинии — и, тем более, приживалкой в доме, где когда-то была хозяйкой!
Орвил удивился неожиданности таких слов, как и зеленой искре, внезапно вспыхнувшей в ее навек, казалось бы, потускневших глазах, и произнес терпеливо:
— Ты неправильно меня поняла, Агнесса, — ты не будешь жить в моем (он сделал ударение на последнем слове) доме, у тебя будет свой. В пригороде Вирджинии — там тебя никто не побеспокоит. Сможешь нанять прислугу, приобрести все необходимое.
— Неужели я еще на что-то имею право? — спросила она с выражением, которое напомнило Орвилу о прежних временах.
— По документам ты до сих пор моя жена, — сухо произнес Орвил.
— Ты, наверное, захочешь развестись со мной?
— Пока я не думал об этом.
Он хотел еще сказать, что желает избежать новой волны слухов, но промолчал.
— Я смогу взять детей к себе?
— Нет. Насчет Джессики ты, конечно, можешь настаивать, но я бы не советовал — ради ее же будущего. Признаюсь, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы перед нею не закрылись двери домов ее подруг — Хейфордов и прочих, вообще, чтобы имя семьи Лемб осталось чистым! А Джессике и так довелось пережить не по возрасту много. Сына, разумеется, тем более оставлю при себе. Но я устрою так, что ты сможешь видеться с ними.
Превозмогая душевную боль, Агнесса произнесла:
— Спасибо, Орвил. Ты тоже перенес немало… из-за меня! Я не хотела ничего подобного — ни для кого. Так получилось, прости!
По лицу его пробежала тень.
— Не стоит об этом. Лучше собирайся. Я много времени потратил на дорогу — пора возвращаться.
Ребенок подал голос, и Агнесса взяла своего сына на руки. Орвил почему-то вспомнил, какое у нее было лицо, когда она вот так же держала Джерри: взволнованно-радостное, воодушевленное, с нежным румянцем и сияющими глазами, а теперь — такое бледное, с выражением усталости и разочарования в жизни. И в этот момент ему стало жаль Агнессу, хотя прежде, с тех пор, как все началось, он ее не жалел.
Он не испытал радости, узнав о гибели Джека, он представлял себе, как тяжко было Агнессе жить весь этот год в одиночестве и как сложно — теперь. Орвил слышал, она была больна; Филлис осторожно намекнула, будто одно время многие считали, что Агнесса несколько не в себе. И после, хотя Филлис предлагала ей помощь и кров в Хоултоне, Агнесса не согласилась, а укрылась в Санта-Розе и не давала о себе знать; потом, позднее, попросила подругу присылать ей причитающиеся суммы прибыли от магазина, но только не приезжать самой и никому не сообщать адрес. Через несколько месяцев написала, что родила сына.
Он любил ее… когда-то любил очень сильно — это все еще давало о себе знать непреходящей душевной болью, а она… кого-то она любила теперь? Она, отвергнутая всеми!
Орвила раздражал плач ребенка, хотя раньше он к подобным вещам относился вполне терпимо.
— Тише, маленький, тише! — Агнесса наклонилась к мальчику.
А его, Орвила Лемба, сын, значит, должен расти почти что без матери!
И Агнесса, словно прочитав его мысли, сказала:
— Впоследствии ты, наверное, женишься, Орвил, — такой человек, как ты, не должен оставаться один; и я не хочу, чтобы Джерри рос с мачехой при живой матери!
— Не волнуйся, — ответил Орвил, сохраняя спокойствие, — если даже это случится, избранная мною женщина, надеюсь, будет достойной!
— Да, — сказала Агнесса, все больше меняясь в лице, — все считают меня развратной, заслуживающей только презрения; может, они и правы.
— Успокойся, Агнесса, мне же известно, что ты не такая.
И, к его удивлению, она ответила взглядом, полным молчаливой благодарности.
— С ним все в порядке? — немного резко произнес Орвил, потому что ребенок не успокаивался.
— Да, — виноватым тоном проговорила Агнесса, — я отнесу его вниз, к кормилице. Сама я, к сожалению… наверное, слишком много волновалась.
— Хорошо, иди. Я подожду.
Может, она и права, все получилось волею обстоятельств… Что было бы, если б он тогда простил ее и не отослал в Калифорнию? Теперь уже не узнаешь…
Позднее он смотрел, как она укладывает вещи и предметы, которые — он помнил — всегда были при ней: какие-то книги, нотная тетрадь, ее, и другая — его, Орвила Лемба, матери (тетрадь, подаренная им Агнессе, когда он бросился в Хоултон, ни о чем не думая, вслед за нею), портрет Джеральда Митчелла, старенький костюмчик для верховой езды. Два старинных кинжала (Агнесса хотела бросить их в океан вместе с букетом перевязанных черной лентой красных роз, но потом передумала), какие-то детские изящные, крошечные вещички, при виде которых сердце Орвила невольно смягчилось.
