Повздыхав над этим символичным окончательным прощанием с детством, Резанов побродил еще немного по улицам и, замерзнув, вернулся в гостиницу. К дому, где когда-то жила их семья, он не пошел, убедив себя в том, что и так слишком много времени потратил на бесцельную прогулку, но в глубине души понимая, что ему просто не хочется, чтобы и этот дом оказался обыкновенным, ничем не примечательным, да еще и совсем чужим.
На этом сентиментальная часть его новой жизни в Иркутске, казалось, была полностью завершена. Впереди была работа, откладывать которую дальше Николаю было совестно. А потому следующим утром он уже ехал по Иркутску, не глядя по сторонам и не обращая внимания на красивые улицы. Путь его лежал в контору знаменитого путешественника и купца Григория Ивановича Шелихова.
Россия, Иркутск, 1795 г.
Первого знакомства с человеком, которого ему предстояло проверить на честность и законопослушность, Николай Резанов ждал со смешанными чувствами. Он много слышал о Шелихове, знал обо всех его опасных путешествиях на Аляску и не мог не испытывать к нему глубокого уважения и даже некоторой зависти – как к человеку, сумевшему многого добиться и выйти с победой из серьезных испытаний. Однако необходимость контролировать его дела и некоторые намеки, сделанные Гавриилом Державиным, говорили Резанову о том, что его новый подопечный вполне может оказаться хитрой и скрытной личностью, способной и на обман, и на подделку бумаг, и на многое другое. Шелихов мог оказаться крайне интересным человеком и при этом – достойным противником, который сумел бы с легкостью дать проверяющему отпор и обвести его вокруг пальца. В общем, отправляясь в контору основателя первых русских поселений на Аляске, Николай Петрович мог только гадать, предстоит ли ему найти в Иркутске нового друга и приятного собеседника или же его ждет сложная, хотя и интересная борьба с умным и изворотливым соперником.
«В любом случае, скучать мне на новом месте, по всей видимости, не придется!» – был уверен молодой человек, готовясь к встрече с Шелиховым и уже совсем не жалея о том, что ему пришлось уехать из бурлящего жизнью и интригами Санкт-Петербурга.
Григорий Иванович, уже извещенный письмом о приезде в Иркутск «человека из столицы», встретил Николая гостеприимно и приветливо, но даже без малейшего намека на испуг или заискивание. Он держался совершенно спокойно и уверенно, как человек, которому абсолютно нечего скрывать от закона. И хотя Резанов отдавал себе отчет в том, что все это может оказаться искусной игрой, он все равно с первых же минут разговора невольно проникся к своему новому знакомому доверием. Шелихов же, судя по его довольному виду, без особого труда это понял.
– Все документы здесь! – Он указал Николаю на два огромных шкафа, плотно набитых бумагами, при виде которых на проверяющего сразу же накатила страшная тоска. – Здесь – начало, здесь – бумаги за последний год. Спрашивайте, пожалуйста, все, что захотите узнать, я в любой момент к вашим услугам. А вечером приглашаю вас отобедать с нами!
– Благодарю вас! – Приглашение на домашний обед после нескольких недель дрянной еды на пересадочных станциях или в деревнях немного подняло Резанову настроение, хотя мысль о предстоящих часах изучения бумаг по-прежнему не доставляла ему никакой радости. Зато подозрения, которые он испытывал в отношении Шелихова, рассеялись еще больше. Григорий Иванович как будто не пытался ничего скрыть: он не оттягивал проверку, не говорил Резанову, с каких документов ему следует начинать работу, и вообще предоставил ему полную свободу действий. Если бы он стал юлить, уговаривать сперва отметить знакомство, а проверкой заняться «когда-нибудь потом», если бы настаивал, чтобы Николай начал с каких-нибудь давних дел компании и не трогал свежие записи, это было бы поводом подумать, что купец что-то скрывает. А так – придраться молодому человеку было совершенно не к чему.
Тем не менее работал Резанов, как всегда, тщательно, и ни одна из слегка пожелтевших пыльных бумаг не избежала его подробного исследования. Изредка он отрывался от заваленного документами стола, поглядывал в окно на пушистые от снега ветки растущего рядом с конторой дерева и незаметно зевал от скуки. Пару раз Шелихов интересовался, не нужна ли ему помощь и не хочет ли гость сделать передышку, но в работу не вмешивался и вообще, как показалось Резанову, очень старался ему не мешать. А Николай все работал, шелестел бумагой, сверял аккуратно написанные столбики цифр и все чаще гнал от себя мысли о том, что путешествие Шелихова через океан было гораздо более достойным и нужным делом, чем его собственная работа, чем все составленные им, Резановым, правила и проведенные проверки, вместе взятые.
В конце концов, бесконечно длинный день перевалил за середину, и Григорий Иванович, подойдя к столу проверяющего, вежливо кашлянул. Николай оторвался от бумаг и с благодарностью посмотрел на хозяина кабинета.
– Едем обедать, – дружелюбно предложил Шелихов. – Если опоздаем, моя супруга будет очень сердита!
Николай вежливо улыбнулся, радуясь про себя, что у его нового знакомого такая сварливая жена и что благодаря ей он может с чистой совестью прервать работу. Они быстро доехали до особняка Шелиховых, и Резанов в очередной раз удивился тому, каким маленьким по сравнению с Санкт-Петербургом был его второй родной город.
Дверь Григорию Ивановичу и его гостю открыла не служанка, а девочка лет десяти-двенадцати.
– Папа пришел! – крикнула она звонким радостным голосом, но затем, увидев Резанова, смущенно замолчала и, покраснев, отбежала в глубь коридора. Зато на ее место из какой-то боковой двери выскочило еще несколько детей самых разных возрастов – Николаю в первый момент показалось, что их не меньше десятка. Они громко загалдели, рассматривая незнакомого человека любопытными глазами, но показавшаяся вслед за ними высокая девушка лет пятнадцати или шестнадцати ласково шикнула на всю эту ораву и быстро загнала малышей обратно в комнату. После этого она вышла навстречу отцу и его гостю и, скромно опустив глаза, сделала реверанс:
– Здравствуйте!
– Здравствуй, Аннушка, – тепло улыбнулся ей Шелихов, мгновенно превратившись из невозмутимо серьезного делового человека в доброго и любящего отца. – Познакомься, это господин Резанов из Петербурга, которого мы давно уже ждали, – он повернулся к Резанову. – Анна, моя старшая дочь.
Девушка еще раз сделала реверанс, Резанов тоже церемонно поклонился ей и почему-то вдруг почувствовал какую-то легкую светлую радость, как бывало с ним в Петербурге, когда из-за туч на вечно пасмурном небе внезапно прорывался одинокий чуть теплый луч солнца. Дочь Шелихова не могла похвастаться необычной красотой, но черты ее лица были тонкими и правильными, а осанка – по-царски прямой. Возможно, она казалась бы еще более привлекательной, если бы не скромное и даже немного робкое выражение лица и почти все время опущенные вниз глаза, но Николаю эта девушка понравилась и такой. А когда он вместе со всем многочисленным семейством Шелиховых уселся за стол и Анна, помогая матери, принялась утихомиривать весело болтающих младших детей, Резанов и вовсе поразился тому, с какой любовью она смотрела на каждого из них. Сам он, вспоминая свою старшую сестру Анастасию, помнил в основном ее насмешки и попытки при каждом удобном случае блеснуть своими лучшими, чем у младших братьев и сестры, успехами. Без сомнения, Настя тоже всех их любила, но такой ласки, какую дарила своим братьям и сестрам Анна, они не получали от нее никогда.
