— Я дал тебе такое обещание и сдержу его. Сегодня же твоя драгоценная Лизхен получит свое приданое, и как только портные дошьют ее платья, может тотчас бежать под венец. Честно говоря, мне уже надоело, что она ведет себя как хозяйка. Распоряжается моими слугами, ездит в экипаже, только что фрейлину себе не заводит! Это неслыханно для дочери горничной!
— Но мы должны подыскать ей хорошего мужа. Кстати… — Мари вдруг пришла в голову безумная мысль. — Может быть, выдадим ее замуж за этого графа? Ты бы мог…
— Мари! Ты что, в своем уме? — лицо Рихарда совершенно вытянулось. — Да как тебе в голову такое могло прийти?
— А что, похоже, мне кажется, он ей симпатизирует, — заметила Мари, вспомнив вчерашнее.
Может быть, она ему, в известном смысле, нравится, но он никогда не женится на прислуге! Он русский аристократ, может тешить себя с кем угодно, но женится он по воле родителей и императрицы!
— Мы могли бы удочерить ее….
— Что?!! — Рихард чуть было не раздавил в руке свой монокль. — Ты сошла с ума! Мари, ты издеваешься надо мной?!
Некоторое время он смотрел на жену, словно громом пораженный, а затем повернулся и вышел. Мари еще несколько секунд слышала его шаги. Она откинулась на подушки и закрыла лицо рукой. Все это похоже на ночной кошмар. Это не может быть правдой.
— Как спалось?
Мари вскрикнула и натянула на себя покрывало. Рядом с ней сидел Александр Салтыков в одном халате, наброшенном на голое тело! Она зажмурилась, увидев его широкую, покрытую черными волосами грудь, и наглую улыбку. Зеленые глаза будто сверлили ее.
— Как вы посмели? Я позову мужа… Немедленно уйдите! — Мари показала Салтыкову на дверь, но покрывало тут же сползло, открыв одну из ее грудей, которую хоть и скрывала тонкая шелковая рубашка, но все же не настолько, чтобы это можно было назвать приличным.
— Он не придет, сударыня, — спокойно ответил Салтыков, ложась рядом и погладив бедро Мари. — Ваш муж, форменный осел, если оставляет вас одну и не ценит той изумительной красоты, что досталась ему совершенно законным образом, — и молодой наглец поцеловал руку Мари.
Она вся дрожала, не в силах ни закричать, ни пошевелиться. От прикосновений Александра по телу ее бежала огненная дрожь. Понимая, что должна кричать, что должна вскочить и бежать, что должна… Но она ничего не могла, глаза ее заволокло пеленой. «Это колдовство!» — стучало в висках, но сатанинское наваждение оказалось так сильно! Салтыков улыбался, его зеленые глаза горели как темные волшебные изумруды, что приводят купцы из далеких восточных стран…. Мари не могла противиться этому… Граф заключил ее в свои объятия и уже было прижался к ее полуоткрытым губам… Как сверху вдруг сорвалось тяжелое дубовое распятие и грохнулось Салтыкову прямо на спину!
— Господи помилуй! — Мари мгновенно очнулась от окутавшего ее наваждения. — Изыди! — крикнула она на русского красавца, держа перед собой нательный крестик на тонком шелковом шнурке, с которым не расставалась ни на минуту.
Салтыков изрыгал проклятия и громко ругался на русском языке, Мари не понимала, что именно он говорит, но чувствовала, что все до последнего слова — есть страшнейшее богохульство.
— Немедленно уходите!
— Перестаньте кричать, — прошипел граф. — Сбегутся слуги, и выйдет совершенно никому не нужный скандал. Подумайте о вашей репутации.
Салтыков встал с кровати и устроился в кресле напротив.
— Итак, раз уж небо противиться нашей любви, поговорим о вашем муже.
— Я требую, чтобы вы немедленно ушли, — Мари отвернулась в сторону.
— Вам больше все равно не с кем поделиться, почему бы ни поболтать со мной? — голос молодого графа, как ни странно, подействовал на Мари успокаивающе.
Странно, она как будто раздвоилась. Душа кричала и билась, требуя, чтобы этот наглец немедленно ушел, а тело словно впало в какую-то странную дрему, приступ чудовищной лени, когда не хочется ни разговаривать, ни шевелиться.
— Разве вам не интересно знать, почему он так странно себя ведет? А это странно — обладать такой замечательной красавицей женой, и избегать ее. Более того, я знаю, что он давным-давно охладел к вам, если вообще когда-нибудь любил.
— Вы говорите все это только ради того, чтобы добиться своей грязной цели! Вы хотите, чтобы я поверила вашей лжи, и…
— Поверьте, цель моя вовсе не грязная, а самая свежая и благоуханная…
— Уходите! Я закричу!
— Господи! Да не то уж вы совсем слепая или дура? Любящие мужья не отказываются признаться в этом своим женам, — халат Салтыкова расползся на груди так, что Мари увидела поджарый, крепкий живот графа и, помимо своей воли, подивилась опять, как при таком чудовищном аппетите, он умудряется сохранять безупречную форму. Но вслух она возмутилась.
— Вы подслушивали за дверью! Что ж… Для бесчестного человека это позволительно. Я не удивлена.
— Тогда и вы бесчестная женщина, Мари, — Салтыков сладко улыбнулся.
— Да как вы смеете? — она чуть не плакала.
— Вы вчера тоже подслушивали под дверью у своей экономки. Не отпирайтесь. Я нашел капли воска на полу. Слуги не пользуются восковыми свечами, значит, это были или вы, или Рихард. Муж ваш не пошел бы среди ночи в комнату к Лизхен, у него нет в отношении нее никаких желаний, я узнавал, прежде чем… ну, вы понимаете, — граф подмигнул совершенно покрасневшей от стыда и смущения Мари.
— В России такой обычай? Узнать у хозяина дома, не спит ли он со служанкой? — попыталась она защищаться.
— Насколько я понял, фройляйн Риппельштайн не служанка в этом доме, — невозмутимо ответил Салтыков, сделав вид, что не заметил едкого сарказма в тоне Мари. — Она что-то вроде… Мы называем это — «приживалка». Не служанка, а такая подружка, что всегда под рукой. Не так ли?
— Лизхен… Она мне как сестра, — еле выговорила Мари.
— Даже после того, что вы узнали сегодня ночью?
Баронесса фон Штерн не нашла, что ответить. Несмотря на всю наглость и развязность, русский граф продолжал ей нравиться, еще ни один из мужчин в ее жизни не предпринимал попытки поговорить с ней по душам. Впрочем, Мари много раз слышала от Рихарда, что русские очень странный народ. Они непредсказуемы в своих действиях и подчинены более чувству, чем разуму. Мари всегда хотелось встретить такого мужчину, который не прикидывал бы своей выгоды, вступая в отношения с женщиной. Увы, век трубадуров и прекрасных дам прошел, и меркантилизм воцарился в головах людей. Даже Рихард, будучи влюбленным, спокойно обсуждал с будущим тестем, виконтом де Грийе, вопросы приданого, торгуясь по каждому пункту, как истинный немец. Может быть, то безрассудство и внутренняя свобода, что горели в глазах Салтыкова и покорили сердце Мари? Впрочем, она не могла себе позволить такого легкомыслия как любовь с первого взгляда.
