Открылась дверь, и вошел Уилл. На нем были дорожные плащ и сапоги, волосы прикрывала темная шапка с закрученным краем. Застывшее лицо брата оставалось непроницаемым, но Махелт знала, что он не хочет ехать… только не к Иоанну.
– Что ты здесь делаешь? – отрывисто спросил Уилл. – Все ждут во дворе.
– Я могу задать тебе тот же вопрос, – вздернула подбородок Махелт.
– Проверяю, не забыл ли чего. – Он присел на корточки и протянул руку Трайпсу, который обнюхивал углы комнаты, но подошел лизнуть руку Уилла, а потом перевернулся на спину, чтобы ему почесали живот.
– Я делала то же самое… Но ты ничего не забыл, я проверила. – У Махелт сжалось горло. Она протянула брату сложенный клочок шелка, и глаза ее наполнились слезами. – Я собиралась подарить его тебе, когда закончу, но придется сделать это сейчас.
Уилл перестал гладить собаку, встал, развернул шелк и увидел, что это маленький вымпел, какие привязывают к копью. На нем был изображен герб Маршалов – рыкающий лев на зеленом с золотым поле.
Уилл мужественно сглотнул.
– Он всегда будет со мной, – пообещал мальчик.
Махелт не могла больше терпеть. Это конец! Мир изменился навсегда. Каково будет жить без брата? Всхлипнув, она обвила его шею руками и крепко прижалась:
– Я никуда тебя не отпущу!
Уилл обнял сестру в ответ и закружил по комнате:
– В мыслях я останусь рядом. Клянусь, я всегда буду помнить о тебе.
Махелт знала: это объятие может оказаться последним. Так или иначе, но дверь в ее детство захлопнулась. Уиллу пришлось силой расцепить руки сестры и отстранить ее.
– Со мной все будет в порядке, Матти, – улыбнулся он, притворяясь беззаботным. – По-моему, ты просто завидуешь, потому что хочешь стать оруженосцем вместо меня и скакать на прекрасном большом коне.
Услышав свое ласковое прозвище, Махелт едва не завыла от горя, но сдержала крик до боли в животе.
– Я поменялась бы с тобой местами, если бы могла.
– Не сомневаюсь, но я не слишком искусен в вышивании, да и Биго были бы потрясены.
Махелт заставила себя подыграть, улыбнувшись сквозь слезы и с укоризной пихнув брата в бок.
– К тому же это мой долг. – Уилл обвел комнату последним долгим взглядом.
Махелт сцепила руки за спиной, чтобы не броситься к нему снова.
Уилл пропустил сестру вперед, когда они спускались по лестнице во двор. Летнее солнце заливало верховых и вьючных лошадей, сверкало на сбруе. Уилл получил для путешествия нового серого жеребца, Эквус стал запасным. Отец сопровождал его и уже сидел на лошади, сохраняя неизменное спокойствие. Махелт не понимала, как он может быть таким сильным и неумолимым. Девочка пыталась подражать отцу, но у нее ничего не выходило. Лицо матери было бледно, а глаза полны горя, но она высоко держала голову.
– Нас не сломить, – услышала Махелт ее тихий шепот, пока они смотрели, как Уилл садится в седло. – Нас никому не сломить. – Голос матери стал не громче вздоха. – Ах, сын мой, дитя мое…
Чаша горя Махелт переполнилась, как и чаша злости на короля Иоанна, разбивающего их семью и наносящего столь болезненные раны. Когда последняя лошадь выехала за ворота, девочка стремительно развернулась и умчалась в комнату, которую делила с младшими сестрами. В отчаянии бросившись на кровать, она измолотила подушку и разрыдалась.
Через некоторое время вошла мать и села на кровать. Заключив Махелт в объятия, она погладила дочь по волосам.
– Будь мужественной, дочка. – Глаза матери тоже опухли и покраснели. – Поплачь сейчас, но завтра будь сильной. Помни, кто мы. Мы Маршалы! И никакие лишения не отнимут у нас ни нашу честь, ни нашу гордость.
* * *
Глядя, как Ральф бродит по спальне с мечтательным видом влюбленного пастушка, Гуго боролся с желанием схватить того за шкирку и вправить ему мозги. На кончике языка вертелось, что Уильям Длинный Меч – всего лишь смертный человек, а не бог, но подобное замечание привело бы только к закатыванию глаз и враждебности. Ральф должен сам понять это.
Ральф находился в приподнятом настроении уже неделю – с тех пор как Длинный Меч, полный энтузиазма после успешной кампании в Ла-Рошели, явился с визитом и предложил взять мальчика к себе в дом оруженосцем. Ральф пришел в полный восторг и обеими руками ухватился за выпавший шанс. Длинный Меч купался в обожании и явно считал, что милостив и щедр к своей родне Биго.
– Все собрано. – Ральф посмотрел на два дорожных свертка рядом со своей кроватью и с тоскою задержал взгляд на паре волчьих шкур, расстеленных на полу.
– Длинный Меч не обрадуется, если ты возьмешь их с собой, – предупредил Гуго. – Более того, вряд ли он это разрешит – он не настолько снисходителен.
– Наверное, ты прав, – вздохнул Ральф.
– Я знаю, что прав. Вот что, пусть они остаются здесь до твоего возвращения… Если только матушка не выкинет.
– Не выкинет, – сказал Ральф. – Она сохранит их, как сохранила все наши молочные зубы и наши первые котты и башмаки.
Гуго криво усмехнулся в знак согласия, вспомнив сундук в комнате матери, наполненный разномастными памятками из их детства. Там лежала и его первая игрушечная лошадка, заплатанная и облысевшая вокруг ушей. Однако Гуго не мог представить, чтобы она добавила к коллекции две волчьи шкуры. Даже сейчас, год спустя, от них шел тяжелый, неприятный дух, когда их вытряхивали.
– Я буду скучать по тебе. – Гуго заключил Ральфа в грубые, медвежьи объятия. – Пусть граф Солсбери заботится о тебе как следует, не то я обрушусь на него, словно камень из требюше[6].
Гуго потрепал брата по макушке. Ральф вырвался и замахнулся, но Гуго увернулся от удара.
– Не беспокойся, – сказал Ральф. – Я могу о себе позаботиться. А когда вернусь, не стану размахивать плащом и позировать, чтобы все на меня смотрели. – Он принял картинную позу.
– Только попробуй, и я тебе покажу! – со смехом предупредил Гуго.
– Сперва поймай! – усмехнулся Ральф.
Он ловко увернулся от затрещины Гуго, потом подошел к кровати и, перебросив сумку через плечо, поднял один из свертков.
– Я тоже буду скучать по тебе, – признался Ральф, обводя взглядом комнату. – И по дому.
– Но это не заставит тебя остаться.
Гуго поднял второй сверток, и братья вместе вышли из спальни.
В зале Длинный Меч сидел и разговаривал с их матерью. Его одежда была безукоризненна и изящна. Гуго подозревал, что брат долго тренировался, чтобы достичь подобной небрежности. Мать внимательно слушала Уильяма, лицо ее светилось материнской гордостью. Он потчевал ее рассказом о стае дельфинов, которые резвились перед их кораблями на обратном пути из Ла-Рошели. Длинный Меч был искусным рассказчиком и умело жестикулировал, благодаря чему слушатели почти видели, как серебристо-стальные создания взмывают в небо и падают обратно в море. Появление Ральфа стало сигналом к окончанию беседы, и все высыпали во двор, где свита Длинного Меча ожидала приказа выступить в путь. Вновь последовали крепкие объятия, похлопывания по плечу, призывы позаботиться о себе. Ральф преклонил колени перед родителями, получив их благословение и еще одно объятие матери. Конюх пристегнул его вещи к вьючной лошади, и Ральф сел на своего гнедого скакуна. Его серые глаза горели, он весь дрожал от предвкушения близкого приключения. Тем не менее, собрав поводья, он с напускным достоинством выпятил подбородок и выпрямил спину.
