– А... у нее... были дети?
Какое-то мгновение Роман молча смотрел на нее.
– Нет. И в значительной степени из-за этого мы стали чужими. Она считала, что детей у нее нет по моей вине. Она была уверена, что у нас нет детей по моей вине. Она вообще считала, что у нее нет недостатков, была высокого мнения о себе и совершенно избалована родителями. Они сочли, что ее смерть вызвана тем, что я не обеспечил ей достойных условий жизни.
– От чего она умерла?
– От воспаления легких. Она умерла очень быстро, за неделю. У меня не было даже времени позвать ее родителей. Для них особенно тяжело было, что она умерла так внезапно, и они даже не повидались с ней.
– Но если они думали, что ты виноват, их реакция не вполне понятна, – произнесла Триста и тут же отметила про себя, что в ее голосе появилось участие. Эта сердечность раньше возникала в разговорах с Романом часто, когда он был еще мальчиком, а она – неловким подростком. Он относился к ее вниманию равнодушно – он был баловнем дома, а она дочерью служанки. Однако в его трудные минуты эта дочка показывала не презрение, а заботу, и его невольно тронуло, что кто-то находит в нем хорошее там, где этого не видит никто другой.
Хотел он получить сейчас сочувствие? Возможно. Но он не имел обыкновения жаловаться на судьбу и растравлять раны.
– Им было нужно кого-нибудь ненавидеть. Такие уж они люди – и я стал подходящей кандидатурой, когда они потеряли дочь. Хотя я и не считал Терезу приятной компанией, они ее любили.
Триста деликатно кивнула.
– Ты часто бываешь в этом городе?
– Сейчас я в нем живу. У Грейс дом на Хановер-сквер. Я приобрел себе дом на Сент-Джайлз-Креснт.
– Рада это слышать. – Она поставила пустую чашку и потянулась за ридикюлем. – Все это было очень интересно. Спасибо. Желаю тебе удачи.
Он поднялся так быстро, что столкнул стул.
– Разреши мне посмотреть на твой дом?
– О, я не могу.
– Ты не можешь возвратиться домой одна. Я настаиваю.
Она бросила на него презрительный взгляд:
– Я не балованная мисс, милорд, и не леди из вашего класса, а вдова и работающая женщина. И вполне могу возвращаться домой одна без какого-то ущерба для своей репутации.
– Но тебе могут встретиться грабители и воры, – произнес он, идя следом, когда Триста быстро шла к выходу. – Лондон – опасный город. Только вчера я прочитал в газетах о двух женщинах, которых ограбили прямо около Чаринг-Кросс средь бела дня.
Триста твердо произнесла:
– Я не желаю больше злоупотреблять твоей любезностью. Я вполне могу вернуться домой одна.
– Я хочу пойти за тобой, Триста. – Он усмехнулся, видя, какое раздражение вызвали эти слова.
– Ты никогда не признавал отказа. Ты жалуешься, что родители твоей жены избаловали свою дочь. А избалован ты – ты всегда поступаешь так, как хочешь.
Открывая перед ней дверь, Роман подумал: «Тогда почему я получил так мало из того, что хотел?»
Солнце на улице было таким ярким, что Роману на миг показалось, что он вышел из пещеры. Как и положено джентльмену, он пошел между Тристой и дорогой. Бросив на него тревожный взгляд, Триста двинулась вперед по тротуару.
– Думаю, нам больше не о чем говорить, – напряженно сказала она. – Если ты захотел что-то узнать обо мне, то за кофе ты получил достаточно информации.
В этих словах содержался намек, что она не собирается говорить о прошлом.
– Ты когда-нибудь думала о прошедших днях, Триста?
Ее спина напряглась. Триста ускорила шаг.
– Нет. Никогда.
– Даже иногда? О, а я часто. Особенно осенью.
Они расстались осенью, и Триста была польщена этим откровением.
– Я стараюсь не думать о том, что мне неприятно. Этому научила меня мать. – Ее глаза вспыхнули огнем. Это всегда ей очень шло.
Роман с трудом подавил улыбку.
– Она всегда была мудрой женщиной.
– Да. Она говорила – когда раздумываешь о прошлом, то жалеешь о том, что сделал, а страданий и так достаточно.
Это замечание несколько обескуражило Романа. Наконец она кинула в него кинжал – и довольно умело. К месту и очень точно.
– Из-за меня?
– Не только, – сказала она, бросив на него осторожный взгляд. Роман читал ее мысли как открытую книгу, но это было давно. – Я осталась без мужа, и это была куда большая потеря.
Это был выпад против него, и он достиг своей цели. Роман чуть приостановился, но в следующую минуту рассмеялся, стараясь, чтобы это прозвучало беспечно:
– Конечно, ты скорбишь об этом бедном Фэрхевене.
– Он был капитаном и очень хорошим человеком. Но мне приходится мириться со многими потерями – и я смирилась и с этой. Все, что мне сейчас нужно, – это спокойно работать и жить так, как я хочу, без постороннего вмешательства. Думаю, я имею на это право.
– Ты хочешь, чтобы я ушел.
– По-моему, я ясно дала это понять, когда ты еще появился в магазине.
Некоторое время Роман шел молча, раздумывая над ее словами. Она держится недружелюбно, но, хоть это и задевает его, она имеет на это право. Не мог же он сказать: «Я не хочу уходить, потому что при встрече с тобой я словно нашел что-то очень ценное, чего мне не хватало на протяжении многих лет, и я готов кричать от радости».
Он привык думать о Тристе как о ком-то близком. Она была с ним с детства – ангел, попавший в обыденную жизнь. Он был нахален и высокомерен, но она как-то смогла медленно его изменить и открыла его к жизни. И к чувствам.
Но теперь перед ним была не его Триста. Та уже исчезла. Можно ли надеяться на то, что у них все продолжится с того места, где они прервались много лет назад? Конечно, нет. Обманывать себя – это быть полным болваном. Впрочем, он и так ведет себя глупо, полагая, что может вернуть что-то из того, что потерял навсегда.
Они свернули с Марилебон на Камдентаун, и Роман нахмурился, раздумывая, не находится ли ее дом в этой части города, который считался довольно скромным. Однако они прошли немного по направлению к Олбани, и Триста повернула на маленькую площадь, граничащую с Риджентс-парком. Здесь стояли небольшие дома, но аккуратные и ухоженные.
На протяжении всего их пути Триста смотрела куда угодно – только не ему в лицо.
– Здесь нам нужно расстаться. Спасибо за то, что проводил. Была рада повидать тебя, но...
– ...Но не надейся на что-то еще.
– Думаю, так будет лучше. – Она бросила нервный взгляд на дорогу.
Чего она так боится?
– Думаю, лучше будет, если я провожу тебя до дверей, – сказал Роман. Ему не хотелось с ней расставаться.
Триста нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Она показала на последний дом в ряду:
– Мне туда. Я уверена, что по пути на меня никто не нападет.
Видя, что она не трогается с места, Роман выпрямился. Его явно гнали, и это уязвляло его гордость. Ему всегда говорили, что он до крайности самолюбив. Сейчас эта черта снова дала о себе знать. И поскольку сердце бешено колотилось в груди, а в голове была неразбериха, он не мог справиться с собой. Ему хотелось спросить: «Когда мы увидимся снова?» Но вдруг ему стало ясно, что его видеть не хотят, и осознание этого было таким болезненным, словно его ударили в живот. Может, у нее есть другой мужчина и она не хочет о нем говорить? Кто-то, за кого она собирается замуж и кому не хочет показывать бывшего любовника?
