Да. Но как?
Какой придумать способ, чтобы отомстить Уинстону за унижение?
Пока она размышляла, Уинстон сказал:
— На самом деле я с ним незнаком. Но я знаю его брата. Мы вместе учились в университете. И он мне рассказывал про сэра Гарри. Если он сжигал бумаги, то он просто решил навести порядок на своем письменном столе.
— А шляпа? — потребовала Оливия. — Она была с перьями, Уинстон. — Она помахала руками над головой, чтобы продемонстрировать, как ужасно это выглядело. — Просто плюмаж какой-то!
— Этого я объяснить не могу, — признался Уинстон, а потом усмехнулся. — Но мне хотелось бы самому это увидеть.
Она нахмурилась, потому что это была самая инфантильная реакция, которую она могла себе представить.
— Более того, у него нет невесты. — Уинстон скрестил руки на груди.
— Да, но…
— И никогда не было.
Это было подтверждением мнения Оливии, что сплетня была пустым сотрясением воздуха, но раздражало то, что это доказал Уинстон. Если на самом деле доказал — ведь Уинстон даже не был знаком с этим человеком.
— Между прочим, — слишком небрежным тоном сказал Уинстон, — полагаю, что мама и папа не в курсе твоих недавних следственных действий.
Ах, маленький ябедник.
— Ты обещал, что никому не скажешь, — обвиняющим тоном произнесла Оливия.
— Я обещал ничего не говорить о той чепухе, которую распространяют Энн Бакстон и Мэри Кэдоган. А о твоих закидонах я не обещал молчать.
— Чего тебе надо, Уинстон?
Он посмотрел ей прямо в глаза:
— Я заболею во вторник. И не спорь.
Оливия пролистала в уме светский календарь. Вторник… Вторник… Музыкальный вечер у Смайт-Смитов.
— О! Ты не посмеешь!
— Знаешь, мои нежные ушки…
Оливия попыталась найти подходящий ответ, но все, что ей удалось выдавить, было:
— Ах, ты… ты…
— На твоем месте я не стал бы угрожать.
— Если мне придется идти, ты пойдешь со мной.
— Забавно, но этот номер никогда не проходит.
— Уинстон!
Все еще улыбаясь, он скрылся за дверью.
Оливия позволила себе всего минуту упиваться своим раздражением, прежде чем решить, что будет даже лучше, если она пойдет на этот музыкальный вечер без брата. Единственной причиной, по которой она хотела принять его приглашение, было желание увидеть, как он страдает. Она найдет еще не один способ добиться этой цели. Кроме того, если Уинстону придется сидеть тихо во время исполнения музыки, он наверняка начнет развлекаться тем, что будет весь вечер мучить ее. В прошлый раз — а это было год назад — он все время незаметно, но очень больно тыкал ее пальцем в бок, а в позапрошлом году…
Достаточно будет сказать, что среди способов мести Уинстону значились протухшее яйцо и три ее подруги, каждая из которых была убеждена, что он влюбился именно в нее. Однако Оливия все еще не была уверена, что сравняла счет.
Так что будет лучше, если его на вечере не будет. У нее и без младшего брата было достаточно забот.
Она снова обратила свое внимание на окно. Оно, конечно, было закрыто — погода была не такой теплой, чтобы держать окно открытым. Но занавески были отдернуты, и чистые стекла манили и дразнили. Со своей выгодной точки в дальнем конце комнаты ей была видна лишь кирпичная стена вокруг его дома и отсвет еще одного его окна, не кабинетного. Если немного повернуться… И если бы стекло так не слепило…
Она скосила глаза.
Она немного подвинула стул, чтобы избежать яркого света.
И вытянула шею.
А потом, прежде чем у нее был шанс передумать, она упала на пол, закрыв по пути левой ногой дверь. Меньше всего ей хотелось, чтобы Уинстон снова увидел ее на четвереньках.
Медленно она начала двигаться вперед, сама удивляясь, какого черта она это делает. Неужели она собирается встать в полный рост у самого окна, будто хочет сказать: «Я упала, а теперь опять встала?»
Может, в этом есть смысл?
А потом до нее дошло. Она же забыла, что придумать, если он спросит, почему она упала. Он увидел ее — в этом она была уверена, — а потом она упала.
Не повернулась, не ушла, а упала. Брякнулась, как камень.
Может быть, он все еще стоит у окна и думает, что же с ней произошло? Может, думает, что она заболела? Вдруг он придет к ней в дом, чтобы справиться о ее здоровье?
Сердце Оливии застучало, когда она представила себе, как ей будет стыдно. Уинстон будет целую неделю смеяться.
Нет, нет, уверяла она себя. Он не подумает, что она больна. Просто неуклюжая. Значит, надо встать и походить по комнате, чтобы показать, что она в полном здравии.
Может быть, ей следует даже помахать рукой, раз она знает, что он знает, что она знает, что он ее видел?
Она на секунду задумалась: не слишком ли она все усложнила?
Но не это главное. Более существенным было то, что он увидел ее в окне в первый раз. Он понятия не имеет, что она следит за ним уже пять дней. В этом она была уверена. Так что у него на самом деле нет причины ее в чем-либо подозревать. Они же живут в Лондоне, одном из самых многонаселенных городов Британии. Люди все время видят друг друга в окнах. Единственным щекотливым моментом в этой истории было- то, что она вела себя как полная дура и не кивнула в знак приветствия.
Ей надо помахать ему. Надо улыбнуться и помахать рукой, будто сказать: «Разве это не смешно?»
Почему бы ей так не сделать? Иногда ей казалось, что она всю жизнь только и делает, что улыбается, машет рукой и притворяется, что все прекрасно и весело. Она знала, как вести себя в свете в любой ситуации. А разве эта ситуация — пусть несколько необычная — не светская?
А в свете Оливия Бевелсток всегда блистала.
Она отползла в сторону так, чтобы, вставая, не оказаться в поле его зрения. Потом, будто ничего такого не случилось, она подошла к окну, глядя прямо перед собой на кирпичную стену. Разве не так она вела бы себя, если бы просто случайно оказалась у окна своей спальни?
Потом, строго в определенный момент, она переведет взгляд в сторону, будто услышала щебетание какой-то птички или заметила белку, и ей придется выглянуть в окно. Такова была правильная ситуация. Лишь потом, увидев в окне напротив своего соседа, она удивленно улыбнется в знак того, что узнала его, и помашет ему рукой.
Все это она проделала. Только человек в окне был не тот.
Теперь дворецкий сэра Гарри подумает, что она полная идиотка.
Моцарт, Моцарт, Бах, снова Моцарт.
Оливия держала в руках программку ежегодного музыкального вечера у Смайт-Смитов и теребила уголок, пока он не порвался. Все выглядело так же, как год назад, за исключением новой виолончелистки. Интересно, размышляла Оливия, прикусив губу, сколько же еще в семье Смайт-Смитов есть кузин, играющих на различных музыкальных инструментах? Филомена знала от своей старшей сестры, что Смайт-Смиты еще в 1807 году выступали в составе квартета. А девушки с тех пор каким-то образом умудрялись оставаться двадцатилетними. Казалось, что за кулисами всегда стоит еще одна.
