Она вовсе не жаждала посвятить жизнь сыну, и Роберту не понадобилось много времени, чтобы это понять. Но зато она готова была терпеливо сносить, а подчас и искренне радоваться обществу ребенка, будущего мужчины, который не уставал повторять ей, как она хороша собой, восхищался ею, выполнял все поручения, умел тактично удалиться, когда его присутствие было нежелательно, а в иных случаях служил достойным украшением.
Они путешествовали с одного побережья на другое, ездили на модные курорты, или в те места, о которых ходили удивительные слухи.
Если какой-то город, куда мать стремилась, не оправдывал надежд, если в гостях в чьем-то поместье оказывалось скучно или портилась погода, если слуги в отеле были невнимательны или грубы, они тут же срывались с места и мчались, куда глаза глядят, не колеблясь, отправлялись в долгое путешествие за океан, колесили по странам в надежде найти новое Эльдорадо, либо что-то небывалое, доселе невиданное.
Учился Роберт урывками. Иногда несколько месяцев ходил в школу, либо же ему нанимали учителей, но образование играло незначительную роль в развитии его характера. Он узнавал много о жизни вообще, быстро набираясь практического опыта, так что книги, науки и языки были для него делом второстепенным.
Роберт взрослел, стал уже выше матери ростом, и постепенно в их отношениях произошла перемена. Он взял на себя заботу о всех делах. Он главенствовал в затеях и совместных приключениях.
Самым важным, как и раньше, оставались желания и капризы порывистой натуры, но теперь красавица-мать, принимая серьезное решение, полностью опиралась на сына. Роберт принял новую роль, как нечто само собой разумеющееся. Характерно, что отныне ему было велено не называть ее больше мамой, а обращаться по имени — Флёр.
Ее баловали всю жизнь. Единственный ребенок, Флёр родилась, когда отец и мать были уже не первой молодости. Отец, практичный бизнесмен, после ряда неудач, нажил, в конце концов, огромное состояние. Тратил он деньги с умом и весьма экономно, ибо дались они ему нелегко, отказывал себе и жене во всем, но лишь для того, чтобы потом безрассудно и расточительно осыпать роскошью свое единственное дитя.
Как часто случается, Флёр ни в чем не походила на родителей, была их полной противоположностью — щедрая, расточительная, беззаботная и веселая. Она принимала как должное все, в чем ее матери отказывалось долгие годы замужества, и в ней воплотилось все, что отец ее порицал. Но, без ума от несравненного чада, отец был слеп к ее недостаткам, как позже все в ее жизни мужчины. Все, за одним исключением. Исключением был муж Флёр.
Она влюбилась в отца Роберта, во-первых, потому, что он был англичанин, и, во-вторых, потому, что не потерял от нее голову, не влюбился, как многие знакомые ей молодые люди, с первого взгляда.
Флёр понадобилось шесть недель, чтобы, наконец, завлечь Бертрама в свои сети, еще шесть недель, чтобы он сделал предложение, и почти двенадцать лет она потратила, избавляясь от мужа и добиваясь права вернуть своего ребенка.
Вряд ли найдется кто-либо, столь непохожий на нее по темпераменту и с таким неподатливым нравом, как Бертрам.
Его воспитали в строгости. Семья жила в Западной Англии обычной для сельских мест спокойной жизнью. Их мало что интересовало, кроме своего поместья, которое находилось в упадке из-за постоянного отсутствия средств.
Мать Бертрама происходила из религиозного основанного пуританами рода. Все ее родные смотрели на жизнь мрачно, свято блюли в ущерб себе законы церковной морали, надеясь подобным образом заслужить в мире ином вечное блаженство.
Бертрам окончил частную школу, и его заинтересовало инженерное дело, а влиятельные родственники помогли устроиться на работу, связанную с поездкой в Америку.
Там он встретил Флёр, которая сразу же вызвала его неодобрение, ибо была воплощением того, что в семье Бертрама глубоко порицалось. Но чары юной прелестницы возобладали над пуританскими взглядами молодого англичанина и лишили его природной стойкости. Он влюбился без памяти, — а Флёр только этого и нужно было, — и одумался лишь после свадьбы. Как близкие примут молодую жену? До конца дней своих Бертрам горько себя корил за этот шаг. Он был убежден, что женитьба его стала ударом для матери и свела ее в могилу. Вся семья Бертрама пришла в ужас от его супруги, однако, тот шок, который молодая жена испытала от встречи с новыми родственниками, многократно превзошел их ужас и разочарование.
При первом взгляде на холодный, неуютный особняк в георгианском стиле, без удобств, без центрального отопления, она решила немедленно возвратиться домой. Когда она сообщила об этом мужу, тот поглядел на нее в крайнем изумлении. — Но твой дом отныне здесь! Она засмеялась невеселым смехом, который у Бертрама вызвал гнев — ему казалось, что насмехаются над всем, что для него свято… А Флёр, посмеиваясь, вдруг обхватила голову руками и проговорила:
— Меня тошнит, мне худо…
Однако, даже то, что у нее будет ребенок не примирило ее с суровой обстановкой английской помещичьей усадьбы. Она укатила в Лондон, сняла дом и окружила себя забавными людьми, в основном американцами.
Роберт появился на свет не в доме своих предков, а в роскошных апартаментах, где его собственный отец чувствовал себя чужим, где все ему было враждебно.
Флёр не скоро оправилась после родов. Ей понадобился почти год, чтобы набраться сил для долгой дороги. И сразу она поспешила назад через Атлантику, как голубь, стремящийся в родную голубятню. Флёр хотела взять Роберта с собой, но и Бертрам, и его родители решительно этому воспротивились.
Она приехала на следующий год и формально, чтобы не оставалось никаких сомнений, объявила Бертраму, что им следует развестись. Бертрама это ужаснуло и потрясло.
В его семье никогда не было разводов, и он такого не допустит. Флёр убеждала, умоляла, плакала, но тщетно. Она снова уехала домой, потом вернулась, и начались те же сцены.
Когда была объявлена война Германии, Флёр находилась в Америке и четыре года не могла увидеться с сыном. Бертрам воевал во Франции, оттуда его перевели в Индию. Там он завязал связи с промышленной фирмой, которой требовался управляющий филиалом в Австралии. Сразу же после демобилизации он занял этот пост.
Флёр слала из Америки письма, требуя свободы и своего ребенка. Бертрам, закаленный на войне, стал еще тверже и непоколебимее. Он разъяснил ей через своих адвокатов, что она не получит ни того, ни другого. И передал письмо, где писал, что по его убеждениям «тех, кого соединил Господь, не разлучит никто на свете». Назидательно-ханжеский тон послания возмутил Флёр до крайности — такого она стерпеть не могла, и с той минуты решила начать войну с Бертрамом всеми доступными средствами.
