Вопреки ожиданиям Хелен чувства Гвинейры к будущему ребенку за все это время совсем не изменились. О первых движениях малыша в животе, которые так радовали ее в случае с Флёреттой, она даже не вспоминала. А когда ребенок толкался настолько сильно, что Гвинейра начинала стонать, она, вместо того чтобы сказать об очевидном здоровье малыша, лишь злобно говорила: «Сегодня он снова не дает мне покоя. Поскорее бы он из меня уже вышел!»
Хелен спрашивала себя, что Гвин имеет в виду. После рождения ребенок никуда не исчезнет, а наоборот, громко заявит о своих правах. Возможно, хотя бы тогда в Гвинейре проснется материнский инстинкт.
Тем временем приближался срок родов у Кири. Молодая маори радовалась будущему ребенку и постоянно пыталась приобщить к этой радости свою хозяйку. Улыбаясь, Кири сравнивала обхват живота у обеих женщин и шутила, что, хотя ребенок Гвинейры был младше, живот у нее был больше. Живот у Гвин и в самом деле был просто огромный. Она всячески пыталась скрыть его под складками одежды, но иногда, в самые мрачные часы, Гвинейра начинала бояться, что у нее родятся близнецы.
– Это невозможно! – сказала Хелен. – Матахоруа заметила бы это.
Ронго тоже лишь улыбалась, услышав об опасениях хозяйки.
– Нет, внутри один ребенок. Но красивый, сильный. Нелегкие роды, мисс Гвин. Но не опасно. Моя бабушка сказать, что замечательный ребенок.
Когда у Кири начались схватки, Ронго исчезла. Будучи старательной ученицей Матахоруа, она пользовалась спросом в качестве повитухи и часто проводила ночь в деревне маори. На этот раз она, явно довольная, вернулась под утро. У Кири родилась здоровая девочка.
Уже через три дня после родов мать гордо показывала Гвинейре свою дочь.
– Я ее называть Марама. Красивый имя для красивый ребенок. Значит «луна». Я брать ее с собой на работу. Она играть с ребенок мисс Гвин!
У Джеральда Уордена на это были свои взгляды, но Гвинейра оставила слова Кири без внимания. Если маори хотела, чтобы ребенок был всегда при ней, она могла брать его с собой на работу. Тем временем Гвин уже не боялась возражать Джеральду, и старик молча отступал. Распределение власти в Киворд-Стейшн поменялось, хотя Гвин и не понимала, что послужило причиной столь резких изменений.
В этот раз, пока Гвинейра лежала в схватках, никто, волнуясь, не стоял в саду и не сидел в гостиной, ожидая появления ребенка. Гвин не знала, поставил ли кто-нибудь Джеральда в известность о начавшихся родах, да это и не имело для нее никакого значения. Вероятно, старик снова проводил ночь в своей комнате с бутылкой виски, и, пока все не закончилось, он вряд ли смог бы осознать случившееся.
Как и предсказывала Ронго, роды протекали тяжелее, чем в случае с Флёреттой. Ребенок, которого Гвинейра так не хотела, был намного больше. Вынашивая Флёретту, она ценила каждую минуту, прислушивалась к каждому слову повитухи и старалась стать образцовой матерью. Теперь же она с каким-то отупением выносила схватки, иногда стоически, иногда с нетерпением превозмогая боль. При этом Гвинейру преследовали воспоминания о боли, в которой был зачат этот ребенок. Ей казалось, что она снова ощущала вес Джеральда на себе, чувствовала запах его пота. Между схватками ее тошнило, она была слабой и разбитой и время от времени кричала от ярости и боли. Когда Гвинейра окончательно выбилась из сил, ей хотелось одного – умереть. Или же, что было бы лучше, чтобы умерло это существо, крепко цеплявшееся за ее тело подобно мерзкому паразиту.
– Да выйди ты уже наконец! – стонала она. – Выйди и оставь меня в покое…
После почти двух дней беспрерывных мучений и ненависти ко всему, что заставило ее пережить такие страдания, Гвинейра родила сына. Единственное, что она чувствовала, было облегчение.
– Какой замечательный малыш, мисс Гвин! – просияла Ронго. – Как Матахоруа и говорить. Подождите, я вытереть его, и вы его держать. Мы ему давать немного времени, прежде чем перерезать пуповину…
Гвинейра яростно покачала головой.
– Нет, отрежь ее сейчас, Ронго. И унеси его отсюда. Я не хочу его держать. Я хочу спать… мне нужно отдохнуть…
– Но вы можете делать это одновременно. Посмотреть на ребенка сначала. Вот, разве не мило? – Ронго умело вытерла ребенка и приложила его к груди Гвинейры. Он начал посасывать грудь. Гвинейра отодвинула малыша от себя. Хорошо, что он был здоровым, все в нем, от пальчиков на ручках до маленьких ножек, было нормальным. Несмотря на это, он ей совсем не нравился.
– Унеси его отсюда, Ронго! – потребовала она приказным тоном.
Ронго не понимала.
– Но куда я его нести, мисс Гвин? Вы нужны ему. Он требовать мама!
Гвин пожала плечами.
– Отнеси его мистеру Джеральду. Он так хотел наследника, теперь он его получил. Посмотрим, как он с ним справится. И оставьте меня в покое! Ненадолго, Ронго… Боже мой, нет, снова начинается… – Гвинейра застонала. – Не может же пройти еще три часа, пока выйдет плацента…
– Мисс Гвин устать. Это нормально, – успокаивала Кири взволнованную Ронго, когда та вошла с ребенком в кухню.
Кири и Моана мыли посуду после ужина, который Джеральд поглощал в одиночестве. Маленькая Марама дремала в корзинке.
– Это ненормально! – не соглашалась Ронго. – Матахоруа помогать рожать тысячу детей, но ни одна мать не реагировать, как мисс Гвин.
– Ах, каждая мать по-разному… – уверяла ее Кири, вспоминая то утро, когда она обнаружила Гвин на полу ее комнаты в разорванной одежде. Многое говорило о том, что ребенок был зачат той ночью. У Гвин были все причины не любить ребенка.
– И что я теперь делать с ребенок? – нерешительно спросила Ронго. – Я не могу принести его к мистер Джеральд. Он не может иметь рядом с собой дети.
Кири улыбнулась.
– Ребенок нужно молоко, а не виски. Начинать выпивать пока рано. Нет, нет, Ронго, просто оставить здесь. – Она спокойно расстегнула свое нарядное платье, обнажила упругую грудь и взяла ребенка из рук Кири. – Так лучше.
Новорожденный тут же принялся жадно сосать. Кири нежно покачивала его. Когда он наконец-то уснул у нее на груди, она положила его в корзинку к Мараме.
– Сказать мисс Гвин, мы его накормить.
Гвинейра ничего не хотела об этом знать. Она уже спала, а на следующее утро тоже не поинтересовалась состоянием малыша. И вообще, впервые она показала какие-то чувства, когда Вити принес в комнату букет цветов и указал на висящую на нем открытку, на которой было написано «От мистера Джеральда».
На лице Гвинейры появилось выражение отвращения и ненависти, но ей также было любопытно, что было написано внутри.
