Нет, он не может позволить, чтобы в один миг развеялось, словно наваждение, их счастье! Как жить без Анны? Он догонит ее, он скажет… Что, впрочем, он скажет? Да не все ли равно! Главное – вновь обрести ее, прижать к сердцу, ощутить ее податливую хрупкость.
Он вскочил, расплатился с хозяйкой и без промедления отправился в путь.
В Бордо было шестнадцать ворот. Филип объехал половину, расспрашивая стражников, чтобы выяснить, какую дорогу выбрала Анна. Разумеется, она выехала гораздо раньше, но вскоре обязательно сделает остановку. Главное – догнать. Он догадывался, какая дорога привлекала Анну больше других – в Анжу, туда, где сейчас находятся Уорвик с королевой Маргаритой.
Ему не сразу удалось напасть на след. Наконец он наткнулся на стражников, указавших, что действительно паренек на пегой кобыле, как только они отворили ворота, покинул Бордо. Не мешкая, Майсгрейв пустился в путь. Он торопился, беспрестанно подгоняя Кумира и продолжая расспросы на всех заставах. В его душе шевельнулась надежда. Что ж, видимо, она на самом деле движется в сторону Анжу и он сможет ее нагнать.
Однако близ Ангулема след Анны затерялся. Филип заглядывал во все постоялые дворы, допытывался в замках, монастырях, обшаривал даже придорожные хижины. Зеленоглазого паренька на пегой кобыле никто не видел. Тогда, отчаявшись, он решил скакать в Анжуйское графство, куда рано или поздно должна была прибыть Анна.
Он ехал до сумерек и в последующие два дня не прекращал гонку. Теперь вокруг тянулись болотистые леса Пуату. Всадника окружали могучие дубы и вязы, невольно напоминая об Англии. Вдобавок заморосил дождь. Местность была пустынная, и однажды Майсгрейву пришлось вступить в настоящую схватку с разбойниками. Но даже получив ранение, он продолжал путь.
Анна! Хрупкая, в мужской одежде, беззащитная, в полном одиночестве, с одним кинжалом у пояса. О, хоть бы в дороге она прибилась к купеческому обозу!..
Когда он прибыл в графство Анжу, его как громом поразило известие: ни королевы Маргариты, ни Уорвика там не было. Сиятельные особы отбыли в Париж на праздник по случаю рождения наследника престола.
Едва успев отдышаться, Майсгрейв снова пустился в путь по размытым дождем дорогам. Но странная слабость стала одолевать его. Все больше беспокоила полученная в дороге пустячная рана. Он старался не придавать ей значения, пока не вынужден был попросить помощи в монастыре близ Тура. Филип почти свалился с коня на руки монахов, хотя твердил, что завтра опять тронется в путь. У него началась лихорадка. Брат-лекарь, осмотревший порез на его руке, только покачал головой. Позже он пошел к своему настоятелю и сказал:
– Отче, этот рыцарь серьезно болен. Если мы не окажем ему помощи, то возьмем на душу грех и рыцарь погибнет.
Людовик ХI Французский был поразительно скуп. Его скупость вошла в поговорку. Однако даже Карл Бургундский и Франциск Бретонский, известные тем, что разбрасывали золото направо и налево, опешили, узнав, что Людовик Валуа сразу после шумных торжеств по случаю рождения наследного принца Карла готовится пышно отпраздновать бракосочетание своей сестры Боны и герцога Жана Бурбонского.
Больше всего разговоров об этом событии шло среди парижских буржуа. Мало того, что им пришлось раскошелиться на празднества по поводу рождения принца, на подарки к крестинам королевского отпрыска да на пиры, устроенные королем в честь появления на свет долгожданного наследника, – теперь как снег на голову свалилась эта скоропалительная свадьба.
Одна лишь чернь ликовала, солидные же люди знай себе развязывали кошели. Это было не похоже на Людовика – короля, который так печется о подданных, что дал торговцам и ремесленным цехам особые привилегии, чтобы они беспрепятственно богатели, а с ними богатела и Франция.
Впрочем, вся эта оргия расточительности была частью заранее продуманного плана. В стране все сильнее ощущалось противостояние Франции и Бургундии, и Людовик стремился заручиться поддержкой наиболее влиятельных сеньоров. Сиятельный жених принцессы Боны был одним из таковых. На устроенные в Париже празднества стеклось великое множество знати, и король со своими советниками не покладая рук плели сети интриг, расставляли ловушки и вербовали все новых и новых приверженцев. Говорят, именно тогда Людовику и удалось подкупить Кампобассо80.
А пока в Париже шли приготовления к свадьбе. Улицы украсились пестрыми гербами знати, наводнившей столицу. Накануне свадьбы по улицам Парижа проехали герольды, громко возвещая о том, что завтра в соборе Нотр-Дам состоится венчание принцессы Боны и герцога Жана Бурбона, а затем пройдут торжественная месса, мистерии и празднества, и так несколько дней кряду без остановки: пиры, маскарады, карусели. Завершится же все грандиозным турниром.
В Париже моросил мелкий дождь, размывая краску на полотнищах, но улицы были полны народу, понаехавшего ради праздника из ближних провинций. Было здесь без счета мелкопоместных дворян, явившихся со своими чадами и домочадцами, немало духовенства, от тучных аббатов в подбитых куницей сутанах до шлепавших босиком по грязи нищенствующих монахов – торговцев индульгенциями. Во все парижские ворота текли сотни лоточников, бродячих артистов, поводырей медведей, нищих, продажных девок и просто бродяг. У каждой заставы скапливались толпы, и поэтому, когда Филип Майсгрейв оказался у ворот Сен-Жак, ему пришлось терпеливо дожидаться своей очереди, прежде чем попасть в город.
Сеявший все время дождь наконец затих, но прямо посреди улицы текли мутные ручейки жидкой грязи. Воздух был тяжелым и влажным, порывы ветра раскачивали вывески над лавками. Под ногами людей и под копытами животных хлюпала жижа.
Филип проехал возвышавшееся на холме аббатство Святой Женевьевы и по улице Сен-Жак спустился к набережной Сены. Вокруг теснились каменные строения с островерхими крышами, украшенными резными коньками. Верхние этажи нависали над нижними, водостоки завершались мордами ухмыляющихся химер. Вокруг кипела причудливая жизнь: расхваливали свой товар лавочники, фигляры на перекрестках давали представления, предлагали свои услуги бродячие писцы с чернильницами за поясом, тузили друг друга неугомонные студенты, для которых квартал Университета был родным домом.
Трое таких школяров, обнявшись, шли по мостовой, перегораживая улицу, и распевали во всю глотку:
От монарха самого
До бездомной голи —
Люди мы, и оттого
Все достойны воли!..
Филип, усмехнувшись, подумал, что вот уже второй раз попадает аd limine81 на пир. Правда, по его мнению, здесь не было той легкой и ликующей атмосферы, как в праздничном Бордо. И дело тут было не только в сером сумраке, грязи на улицах и снующих повсюду в великом множестве нищих, но и в том, что творилось в душе рыцаря.
