Сара откинулась на стуле.
— Эй, Рулер, иди сюда! — поманила она кошку.
Та потянулась, уселась, обвив себя хвостом, и внимательно глядела на Сару. Саре хотелось, чтобы она прыгнула ей на колени живым теплым комочком, но у нее, видимо, были другие намерения. Она начала умываться.
«Как хорошо быть кошкой. Все ее заботы сконцентрированы вокруг еды, сна и умывания. Нет ни сожалений, ни стремлений, ни обещаний, ни обязательств. Когда захочется, выходи на улицу, садись и ворчи хоть полчаса, находясь нос к носу с другим существом своей породы. Ночью при лунном свете можно покричать и попрыгать в высокой траве или в хрустящем снегу, заняться любовью с подругой, а на следующий день ни о чем не помнить и ни о чем не заботиться».
Рулер отошла и прыгнула в кресло-качалку, где и устроилась, уютно свернувшись клубочком.
Сара обмакнула перо и написала: «Интересно, как можно себя чувствовать, ожидая ребенка, надев платье на располневшую фигуру и выйдя из дома, опираясь на руку Ноа, направиться на обед к Чеймберсу и Адриенне Дейвис, став наконец частью общества, которое живет и размножается парами?» Она опять обмакнула перо и уставилась на его кончик, держа его над чистой страницей. Чернила начали высыхать, образовав причудливый узор.
В гостиной упали несколько иголок с елки на деревянный пол. Рулер насторожила уши, зрачки ее расширились, взгляд напрягся.
Сара задумчиво смотрела на нее, пока кошка опять не устроилась в кресле и не закрыла глаза. Сара посмотрела на брошь, коснулась ее кончиками пальцев, легко-легко, как будто искала в ней тонкие трещины.
Потом вздохнула, обмакнула перо и написала: «Я ловлю себя на том, что слишком часто фантазирую по поводу Ноа, строя картины, будто я Адди и могу…»
В дверь постучали.
Сара и Рулер насторожились. Когда стук раздался во второй раз, Сара встала, сняла очки, подхватила концы шали и направилась к двери. Одной рукой пыталась поправить волосы, а другой открывала дверь.
На пороге стоял Ноа.
Несколько секунд оба молчали, не шевелясь. Он смотрел на нее внимательно из-под полей коричневого «стетсона», руки опущены, черты лица лишь угадывались в слабом свете лампы в кухне. От носа ко рту шли глубокие морщины, исчезавшие в темных усах.
Она стояла на пороге, держась одной рукой за ручку двери, другой придерживая шаль. Лишь прядь ее волос освещалась светом кухонной лампы позади нее.
— Привет, Сара, — сказал он наконец. Голос звучал печально.
— Здравствуй, Ноа.
Воцарилось молчание. Казалось, только чудо могло восстановить былую легкость в их отношениях.
— Мне кажется, нам следует поговорить. Можно войти?
— Адди и Роберта нет дома. Они ушли к Дейвисам.
— Да, я знаю. Роберт сказал мне. Поэтому я и пришел.
Она постаралась скрыть изумление,
— А что толку разговаривать?
— Не знаю… — Он опустил глаза и грустно покачал головой. — Не знаю, — повторил он. — Все равно нам надо поговорить, потому что так дальше продолжаться не может.
Она сделала шаг назад и пропустила его.
— Заходи.
Ноа двигался, как фермер, идущий по полю, опустошенному сильным градом, и вошел в комнату, напоенную запахом хвои, где все было так знакомо даже в темноте. Она отошла от него на приличное расстояние, скрестив руки и плотно закутавшись в шаль.
— Я зажгу лампу. — Она подошла к круглому столику, у которого стояли два стула.
— Не надо. Пойдем на кухню, там теплее. — Он двинулся туда, как бы повинуясь какой-то силе, не поддающейся контролю. Остановившись в дверях, он окинул взглядом помещение, где он так часто делил веселые трапезы и играл с друзьями, без которых жизнь его стала такой пустой и одинокой. Грустная атмосфера кухни глубоко его поразила. В кресле-качалке у очага лежала, свернувшись, кошка, на столе были разбросаны письменные принадлежности — свидетельства занятий Сары в субботний вечер, когда все другие предаются более приятным делам. Брошь, которую он подарил ей по случаю помолвки, лежала рядом с бумагой и ручкой как никому не нужный бессильный талисман. Ноа подошел к столу, поглядел на пустую кофейную чашку, брошь, очки, на страницу дневника, исписанную ее аккуратным почерком, так отличающимся от его неуклюжего писания. Он дотронулся до дневника, прочитал последнюю фразу, и грудь его сдавило.
Стоя в дверях, Сара спокойно заметила:
— Невежливо читать дневники других людей.
Он обернулся и посмотрел на ее сумрачное лицо.
— У тебя ведь нет от меня секретов, Сара. Все, что ты чувствуешь, чувствую и я. Мы пара глубоко несчастных людей.
— Садись. — Она вошла в кухню и закрыла тетрадь, положив ручку на обложку. Брошь она оставила лежать на старом месте. Ноа повесил куртку на спинку стула, снял шляпу, сдвинул кошку и уселся в качалку. Сара села у стола.
Рулер устроилась на коленях у Ноа, который стал гладить ее шею и голову. Потом посмотрел на Сару и спросил усталым голосом:
— Так что же мы будем делать, Сара?
Она поставила локти на стол, сплела пальцы и положила на них щеку.
— Не знаю.
Несколько секунд прошло в молчании.
— Я скучал по тебе, — сказал он. На губах ее промелькнула улыбка, но она ничего не ответила.
— Скажи же.
— Думаю, будет лучше, если я промолчу.
— Нет, скажи.
— Я тоже скучала по тебе.
Они смотрели друг на друга некоторое время, печать одиночества лежала на их лицах. Рулер мурлыкала, и Ноа продолжал гладить и почесывать ее.
— Мне выпадали тяжелые дела в жизни, но мой приход сюда сегодня побивает все.
— Зачем же ты сделал это?
— Потому что я жил как в аду последнее время, а ад — не самое лучшее место для жизни. А ты?
— Да, со мной то же самое.
— В городе теперь много хороших, приличных женщин. Но я скорее буду есть землю, чем приглашу хоть одну из них куда-нибудь. И все, черт побери, из-за тебя, Сара Меррит.
На лице ее засветилась печальная улыбка. Ноа глубоко вздохнул, вздрогнул, откинулся на спинку качалки, закрыл глаза и стал слегка покачиваться.
— Я чертовски устал.
Ее затопило желание подойти к нему, погладить его щеки, прижаться губами к его глазам, потом положить подбородок на его лоб.
Вместо этого она встала и наполнила свою чашку кофе, не предложив ему.
— Надеюсь, ты знаешь, что Адди и Роберт ожидают прибавления семейства?
— Да, я слышал.
— Довольно смешно… — Она стояла у очага, глядя на огонь, и держала чашку, не прикасаясь к кофе. — Смешно, что я хотела бы быть на ее месте…
Он открыл глаза и долго смотрел на нее, закутанную в некрасивую шаль тыквенного цвета, на которую падали длинные непричесанные волосы.
— Это правда?
— Да. И я завидую им.
