Однако Анхесенамон обратила на них слишком много внимания, недоверчиво озираясь, как человек, очнувшийся от долгого и глубокого сна, обнаруживает, что его перенесли в совершенно незнакомое и непонятное место.
— Кто эти люди? Как я сюда попала? Я умерла?
— Тебя сюда принесли, — объяснил ей отец. — Бог вел тебя. Бог хранил тебя. Он привел тебя ко мне.
Анхесенамон покачала головой.
— Нет. Я все еще в Мемфисе. Мне это снится. Или я умерла. Это наказание за жизнь, прожитую нехорошо? Я должна провести свою смерть в этой пустыне, среди дикарей?
Нофрет вмешалась, хотя знала, что это глупо.
— Ты жива. И ты не в стране мертвых, а в Синае. Мы унесли тебя из Египта, прежде, чем тебя убили или сделали еще что-нибудь скверное.
Анхесенамон резко повернулась.
— Что же может быть хуже смерти, чем это?
— Рабство, — резко ответила Нофрет. — Зависимость от воли человека, которого ты ненавидишь, убивавшего царей, чтобы добиться власти. Заключение в собственном дворце, в окружении людей, которые тебя совсем не любят. Опасность…
Анхесенамон покачала головой. Лицо ее стало замкнутым, глаза лишились выражения.
— Вы похитили меня. Наложили на меня заклятие. Это измена, предательство…
Все оказалось еще хуже, чем опасалась Нофрет. Потрясение? Да, она предполагала это. Гнев? Конечно: она лишила царицу ее царства и забрала прочь от всего, что та знала. Но такой холодной царственной ярости она не ожидала.
— Верни меня назад, — приказала царица Египта. — Верни меня домой, туда, где мне следует быть.
— Возврата нет, — вмешался царь, который умер и возродился к жизни в Синае. Здесь его называли пророк Моше. Нофрет должна научиться называть его так.
Анхесенамон замотала головой, охваченная гневом, ослепленная им.
— Я не желаю этого. Верните меня назад!
— Никто не сможет вернуть тебя назад, — сказал он мягко, но непреклонно. — Для Египта ты умерла; умерла и исчезла. Остатки твоей одежды нашли у реки в тростниках, куда приходят охотиться крокодилы. Твое имя вычеркнули из списка живых. Тебя оплакали, превратили в воспоминание. Ты больше не будешь жить в Двух Царствах.
— Нет. Ты лжешь, ты завидуешь мне! Это ты умер. Ты ненавидишь меня, потому что я жива и сохраняю свое имя, а твое совсем уже забыто.
— Ты так же мертва, как и я.
— Нет! — Анхесенамон повторяла это слово снова и снова.
Ее ум сокрушался — если там еще было что сокрушать. Нофрет двинулась, чтобы схватить ее, встряхнуть, вывести из оцепенения. Но Моше опередил ее и положил руки на плечи дочери.
Анхесенамон вырывалась. Он не двигался, но она, как ни рвалась из его рук, освободиться не могла. Когда царица — теперь уже бывшая царица, — наконец, покорилась, задыхаясь, его руки по-прежнему лежали на ее плечах, а глаза неотрывно смотрели на ее лицо.
— Дитя, — произнес он самым нежным голосом и не запинаясь. — Дитя, посмотри на меня.
Анхесенамон, давно уже не дитя, все еще считавшая себя царицей, сопротивлялась его призыву, но он был слишком силен.
— Бог привел тебя ко мне, — сказал ей отец. — Он вывел тебя из Египта, из-под тени смерти, сберег твою жизнь среди ужасов пустыни. Не хочешь ли ты принести ему благодарность? Или ты лишена такого чувства?
— Я не испытываю благодарности, — ответила она сквозь зубы, — за то, что он лишил меня всего.
— Когда-то ты любила его, — заметил ее отец.
Она решительно покачала головой.
— Я никогда не любила его. Я любила тебя, но ты мертв. Я забыла твое имя.
— Мое имя Моше.
Анхесенамон уставилась на отца. Казалось, она впервые его увидела: не голос, не глаза, но человека, стоявшего перед ней, — незнакомца, жителя пустыни. Она протянула явственно дрожащую руку и коснулась его щеки и жесткой бороды.
Затряслась не только рука, но и вся она. Анхесенамон огляделась, взгляд ее был дик.
— Я не хочу быть мертвой. Не хочу быть мертвой!
Он обнял дочь. Ее трясло, но она не пыталась вырваться. Силы оставили ее, колени подогнулись. Отец поднял ее на руки так легко, как дитя, — так он ее называл, укачивая, как должно быть, делал, когда она была маленькой.
— Отдохни, дитя, — приговаривал он. — Обрети мир.
Он унес ее в палатку, стоявшую в стороне от остальных. Нофрет шагнула за ним, но следующего шага сделать уже не смогла — осел по-прежнему находился на ее попечении. Леа не было видно. Иоханана окружала толпа людей и собак.
Она оглянулась на пустыню. Где-то на северо-востоке лежала страна Хатти. Осел составит ей компанию. Животное, казалось, не слишком радо придти сюда, и не особенно хотело здесь задерживаться. Ему досаждали собаки, детишки подкрадывались дергать его за хвост. Лучше снова уйти в дикие просторы.
Нофрет развернула осла и тронулась в путь.
Чья-то рука перехватила у нее повод. Чье-то тело воздвиглось стеной между Нофрет и пустыней. Иоханан спросил:
— Куда ты собралась? Ты даже не хочешь поздороваться с моим отцом?
— Я иду домой.
— Дом здесь, у подножия священной горы.
— Для тебя. Но не для меня. Я пришла из страны Хатти. Мне пора возвращаться.
Теперь он не смеялся, не смотрел на ее причуды с величественной невозмутимостью. Он был испуган — дерзкий Иоханан был испуган!
— Разве я так мало для тебя значу? — Голос его звучал почти нежно.
— Ты значишь для меня все. Но здесь мне нечего делать. Здесь для меня нет места.
— Здесь есть место, — он обнял ее за плечи. — Именно здесь, где тебе предназначено быть.
— Я не… — Нофрет замолчала. Не стоило кривить душой. — Но дело в другом. Я не смогу стать одной из ваших робких женщин. Я иначе создана.
— Ты такая, какой тебя сделал бог, — сказал он.
Она вырвалась.
— Я должна идти.
— А что тебя ждет в Хатти? Разве там ты будешь менее чужой, чем здесь? Тут у тебя есть друзья, они тебя любят. И здесь у тебя есть я.
Нофрет колебалась. Она набиралась решимости, но из-за чего? Из ложной гордости?
Из робости. Их страха. Если Иоханан выйдет перед своим народом и назовет ее так, как хотел назвать, а они ее отвергнут…
— Они примут тебя, — произнес он, как всегда, прочитав ее мысли. — Я уже давно сказал им, что выбрал себе жену — хеттскую женщину, чужестранку и неверующую.
— Они сердились?
— Ужасно. Но недолго. Потом решили смириться, а немного погодя даже убедили себя, что сами этого желали. Теперь они ждут тебя, чтобы поприветствовать. Ты гостья, которую они ждут давно.
— Меня? Не мою госпожу?
— Твою госпожу тоже, но по другой причине. Я не собираюсь на ней жениться, — сказал Иоханан насмешливо, как прежде.
