Во время мессы на рассвете следующего дня случилась неудача. Пламя на толстой белой свече, которая была обычным королевским подношением, погасло, и свеча сломалась, когда король отдал ее в руки епископа Линкольнского. Вся церковь ахнула. В большинстве там были жители города, присоединившиеся к нам, чтобы защитить его, и это раздался их возглас, когда они увидели, что случилось. Дарохранительница с телом Христовым вывалилась из руки епископа, и последовало более глубокое молчание, чем должно было быть по ходу мессы. Если бы это вызвало даже еще больше ужаса, я и тогда готов был свернуть шею Александру Лин-кольнскому, перекрутив ее в руках, как шею цыпленка. Я не знаю, как епископ Линкольнский добился, чтобы свеча сломалась, но уверен, что это сделал он, так же, как уверен, что и замок дарохранительницы сломал именно он. Это как раз его – Александра король собирался повесить перед крепостью Девизе на глазах у епископа Солсбери – разве могло и то и другое событие быть случайностью?
Король тоже это знал, но он мог сделать не больше, чем я. Если бы мы одержали победу король отомстил бы ему. Но поскольку он больше не доверял стойкости жителей Линкольна, то решил сражаться пешим отдельно от своих наемных вооруженных всадников и тех рыцарей и баронов, которые пожелали присоединиться к нему. В то время, когда Стефан говорил военачальникам о своем решении и отдавал приказы, чтобы они образовали две линии и защищали фланги пехоты, мы услышали крики гонцов, что армия Глостера каким-то образом перебралась через болото, образованное вокруг Фоссе Дайк разлившимся Уитамом. Король ускорил свои команды и мы все направились за ворота и строем вышли на поле, которое в основном было ровным, за исключением одной небольшой возвышенности, на которой и расположился король.
Я занял мое обычное место слева и на полшага позади от Стефана, а барон с мощными легкими, по имени Бальдвин Фиц Гилберт, который выкрикивал призывы, так как голос Стефана был слишком слаб, стоял справа. Кэмвил, который уступил место Фиц Гилберту, стоял за ним. И на своих обычных местах, хотя и пешие, были другие, кто разделял со мной мои обязанности. Я был рад видеть, что наша собственная группа была значительно усилена некоторым количеством местных рыцарей. Я не знал всех их по именам, только Ричарда де Куарси слева от меня и Илберта де Лейси позади него, рядом со мной; все они были в хорошем расположении духа.
Через болото или нет, но армия Глостера вышла на поле хорошим порядком и двигалась на нас до тех пор, пока я еще мог различать наши армии и гербы наших предводителей. Честер вел центр и уже осыпал бранью короля и его сторонников. Я смог услышать несколько слов и вынужден был прикусить язык, чтобы сдержать свое одобрение, когда услышал, как он называет Валерана коварным и вероломным, но как и большинство его призывов, многое из этого было ложью. Он называл Валерана трусливым и малодушным в делах, но ни то и ни другое не было правдой, и в этот день Валеран, конечно, принимал участие в сражении.
Больше я ничего не слышал от наших врагов, потому что Фиц Гилберт голосом, подобным медному гонгу, отвечал им оскорблением на оскорбление, ложью на ложь. Конечно, то, что он говорил о Мильсе Глостере, Честере и графе Роберте, было неправдой, и он не докончил свои выкрики, так как вопли с вражеской стороны и крики наших собственных людей полностью заглушили его. На поверку Честер оказался совсем не трусом, вырвавшись возле линии пехотинцев далеко вперед от своего отряда. Он и его люди, следовавшие за ним, надеялись тряхнуть наших пехотинцев и вынудить их сломать свой тесный строй. Люди верхом на лошади имели огромное преимущество перед остальными пешими воинами, но они не могли преодолеть сплошную линию пикинеров, не потеряв множества лошадей.
Наш строй держался, и Честер, как раз перед тем как его лошадь прокололи, сдвинулся в сторону сильно накренившись в седле, чтобы попытаться ударить своим копьем. А затем все смешалось: кричащие, вопящие от ужаса люди и ржущие, рвущиеся лошади. Я отвернулся: я никогда не мог выносить вида раненых лошадей. Я взглянул на короля, который неотрывно и напряженно смотрел направо, где Ипрс почти полным галопом вывел свой отряд против пестрой толпы Уелша. Они были смертоносны как стрелки, но недисциплинированны, чтобы стоять и принимать удар, и Ипрс намеревался рассеять их прежде, чем они смогут начать стрелять или обойдут вокруг фланга нашу пехоту, чтобы применить свои длинные ножи.
Они рассеялись, и король засмеялся и взмахнул огромным позолоченным боевым топором, который подарили ему жители Линкольна. Я услышал приказы Честера, и конный отряд начал собираться и поскакал поперек нашего фронта на помощь Уелшу. Несколько рядов последовали за ним, но немногие из жителей имели арбалеты, а у наших оруженосцев не было времени перезарядиться, так как когда всадники внезапно уехали с фронта, тут же пришла пехота. Я вытащил свой меч и чуть не ударил сэра Илберта де Лейси, который был рядом со мной, когда услышал, как Стефан закричал от боли. Вне себя я оглянулся, чтобы найти причину. Этот крик боли был вызван не физическим ударом. Я мгновенно все понял, когда увидел стремглав скачущего Валерана и его людей, бегущих в беспорядке, так как их атаковал Роберт Глостер.
Я уже все знал. Даже когда первая волна пехоты достигла нас, и король бросился вперед, размахивая своим топором, я знал, что битва проиграна. Мы долго сражались. Не знаю, сколько людей бессмысленно погибло. Король убивал, пока земля перед ним не была устлана телами, пока большой топор не сломался в его руке, а я не подпрыгнул сзади него и не отсек руку человека, который громко кричал от радости, думая, что нашел легкую, безоружную жертву. Он упал, а перед нами появились еще двое. Я нанес одному удар своим щитом и резанул другого, попав ему в бедро. Я не думаю, что мое оружие прошло сквозь кожаную куртку под доспехами, но он споткнулся о лежащее тело и Фиц Гилберт добил его.
Меня бы уже не было среди живых, так как мой щит упал, но Стефан успел выхватить свой меч и разрубить голову врага пополам. И все же я получил ушиб плеча, несмотря на то, что удар был нанесен рукой уже мертвого человека. Король убил и другого, протолкнув его мимо меня, так что я смог перевести дух, и в этот момент я услышал торжествующие крики и оглянулся на запад вопреки всему надеясь, что увижу возвращающегося Ипрса. Но это был не Ипрс, а Честер и его люди, которые снова напали на наш строй. Строй был уже сломан, но это не имело ничего общего с паникой – я всегда был уверен в храбрости горожан, – просто в такой рубке с вражеской пехотой сохранить сплошную линию было невозможно. Поэтому нас оттеснили назад, снова на небольшой холм, где мы стояли с самого начала битвы с надеждами на успех, и каждая пядь земли вокруг нашего отряда была покрыта мертвыми и умирающими. Король еще сражался и до тех пор, пока сражался он, можно было быть уверенными, что будут сражаться насмерть и наши люди. Кэмвилла и Лейси оттащило прочь от нас. Позади меня был теперь Гильберт де Гант. Бедный парень! Он был простым оруженосцем и слишком молод, чтобы попадать в такую безнадежную группу. Он с трудом стоял на ногах, но его храбрость была не сломлена и он своим щитом оттолкнул нападавшего так, что мне удалось перерезать тому горло. Человек упал, и Гильберт споткнулся о него. Я отступил назад, давая ему место подняться, но получил сильный удар сзади и повалился вперед. Гильберт ухватился за мои ноги; я полуобернулся в падении и увидел, что причиной удара был король. Его шлем свалился, а лицо было все в крови. Он тоже падал. Я, действуя машинально, оттолкнул мертвеца и отвел свой щит как можно дальше, стремясь вплотную прижаться к Стефану. Он навалился на меня затруднив мне дыхание и мир померк в глазах, так как я ударился со всего маха головой о землю. И все же мне удалось прикрыть короля своим щитом поперек тела.
