Тот кивнул.
– Этот человек, – сказала Катарина.
– Вижу, вы не совсем внимательно меня слушали, – строго заметил нотариус. – Между тем это очень важно, поскольку ваши дочери еще не достигли совершеннолетия. Коротко повторю: сеньора Хинеса Монкада, скончавшаяся десять месяцев назад, оставила часть своих средств и имущества сеньоритам Исабель и Лусии Монкада, равную долю каждой. Кое-что она завещала Церкви и бедным, но и в распоряжение ваших дочерей поступают вполне приличные средства. Вы поставите подпись там, где я укажу, и дело можно считать решенным.
Исабель и Лусия украдкой переглянулись. Их глаза блестели от любопытства.
Прошло не менее четверти часа, прежде чем Катарина смогла сказать:
– Благодарю вас, мэтр Аларкон. И я благодарна сеньоре Хинесе. К несчастью, мы были едва знакомы. Мне жаль, что в ее последний час рядом с ней не было сына.
– Вы ошибаетесь, сеньора, – возразил нотариус. – Он приехал вовремя, будто что-то предчувствовал. Именно после его приезда сеньора Хинеса Монкада изменила завещание. В прежнем не упоминались имена ваших дочерей.
– Он приезжал?! – воскликнула Катарина. – А потом… снова уехал?
– Да, после похорон. Он оставил бумагу на случай, если кто-то станет о нем спрашивать. Там написано, где он живет.
– Эта бумага у вас?
– Да. Вот она.
Катарина едва не выхватила лист из рук нотариуса, впилась глазами в строки и разочарованно вздохнула. Эрнан Монкада. Место жительства – город Гент, графство Фландрия.[21]
– Я могу взять эту бумагу себе?
– Разумеется.
– Еще раз спасибо.
Катарина и девочки вернулись в гостиницу. Женщина не смогла заставить себя пойти в дом сеньоры Хинесы, хотя теперь он принадлежал им. Почему-то ей казалось, что в этом есть что-то кощунственное.
Катарина провела в раздумьях весь день, а вечером в ее комнату пришла Исабель.
– Мама, – начала она, едва прикрыв за собой дверь, – что-то случилось? Похоже, ты не рада? Ты ожидала от этой поездки и от того письма чего-то другого?
Катарина молча взглянула на свою старшую дочь. У Исабель был серьезный взрослый взгляд, с оттенком трагической решимости и… нежного внимания. Сейчас девушка как никогда напоминала Рамона. Наверное, стоит поговорить с ней как с равной.
– Да, Исабель, я надеялась, что сумею найти одного человека, но получилось иначе. Полагаю, теперь нам нужно съездить во Фландрию.
– К кому?
Катарина смотрела прямо и открыто.
– К отцу Лусии.
– К отцу Лусии? Но не к моему?! Быть может, ты наконец объяснишь? Случалось, я задавала тебе вопросы, но ты всегда отвечала уклончиво.
– Объясню. У тебя другой отец.
– Ты тоже была за ним замужем?
– Не была. Он был… священником, монахом ордена Святого Бенедикта.
Исабель смотрела на мать с изумлением и горячим интересом, но без осуждения и испуга, и Катарина подумала о том, что не сумела привить своим дочерям должного почтения к религии. Исабель интересовали не догмы, а чувства.
– Многие люди сказали бы, что это было самой большой ошибкой в моей жизни, – задумчиво произнесла Катарина, – однако, не совершив ее, я никогда бы не испытала настоящего счастья. Моя жизнь была бы менее трагичной, но и более унылой. Судьба все время пыталась сбить меня с избранного мною пути. Но я так и не смогла пойти против своего сердца. И он тоже не мог, хотя для него это было куда серьезнее и страшнее. Мы жили в аду, но этот ад стал для нас двоих прекраснее рая.
Девушка сидела подавленная и притихшая.
– Я могу рассказать об этом Лусии?
– Пока не нужно. Неизвестно, как нас встретит ее отец. Я не слишком хорошо обошлась со своим мужем. Приходи ко мне, когда Лусия уснет, и я расскажу тебе все.
Исабель пришла, и они проговорили почти до утра. Катарина вовсе не желала перекладывать груз своих страданий на плечи пятнадцатилетней девочки и все же после произнесенных признаний почувствовала, что ей стало легче. Они вместе смотрели на сверкающие в ночи звезды и перешептывались как две подруги. И Катарине чудилось, будто на ее саднящую душевную рану льют прозрачную ключевую воду. Отныне она была не одна.
– Помнишь, ты читала историю аббата Абеляра и прекрасной Элоизы? – сказала женщина. – Это наша история, только с другим концом.
– А у вашей какой конец? – спросила Исабель.
– Прежде я надеялась, что он будет… счастливым. А теперь не знаю.
Следующим вечером дочери уговорили ее посмотреть маскарад, и Катарина впервые посетила истинное празднество жизни. Множество факелов, в свете которых сияли золото и серебро великолепных маскарадных костюмов, потешные шествия, картонные статуи великанов и карликов, шуточные состязания. Звучание музыкальных инструментов, неистовые пляски простого народа и размеренные плавные движения сеньоров и знатных дам, венки из белых или пунцовых роз и зеленых веточек, вышитые повязки-диадемы с павлиньими перьями, тонкие золотые шнурки. Ее дочери тоже украсили свои прически цветами и кружились в танце, позабыв обо всем на свете.
Окунувшись в блистающий красками мир, Катарина с новой силой ощутила, что Рамона здесь нет и не может быть. И еще она окончательно поняла, что все эти годы не жила, а ждала, ждала окончательного повеления своей судьбы.
Днем Катарина предприняла еще один решительный шаг, попытавшись отыскать бывшего духовного наставника Рамона, аббата Ринкона. Во время их поездки в Мадрид Рамон говорил о нем, и Катарина запомнила это имя. Ей повезло: она нашла аббата. Это был худощавый, аскетического сложения мужчина, с суровым взором больших черных глаз и упрямо сжатыми тонкими губами. Когда женщина объяснила, кто она и зачем пришла, аббат (он немного знал голландский) сказал:
– Услышав вашу фамилию, я подумал, что именно вы поможете мне узнать правду о судьбе Рамона Монкада. Мне неизвестно, где он, и я не причастен к его исчезновению. Какое-то время после отъезда в Нидерланды он мне писал, но потом наша связь прервалась. Тогда я объяснял это его занятостью и сложностью политической обстановки в стране. Хотя, очевидно, дело было в другом. – Он посмотрел на женщину долгим, пристальным взглядом. – Знаете ли вы, сеньора, что значит стать приором в двадцать шесть лет и почти сразу после этого сделаться аббатом? Это то же самое, как если бы вы шли по улице и вам за шиворот упала звезда! Я сомневался в том, что вера поможет Рамону Монкада преодолеть тщеславие, однако, вероятно, он не вынес другого, еще более тяжкого бремени.
Аббату Ринкону нечего было добавить, потому Катарина поблагодарила его и ушла.
В последний день своего пребывания в Мадриде женщина все же решилась войти в дом сеньоры Хинесы. Растения во внутреннем дворике завяли, в комнатах витал затхлый запах, мебель была покрыта толстым слоем пыли. Соседи предлагали Катарине продать лишние вещи и пустить в дом жильцов, но она побоялась что-либо трогать. Женщина жалела, что сеньора Хинеса не оставила своим внучкам письма, лишь груды хозяйственных книг, исписанных мелким почерком, таким же непонятным, какой была ее душа.
