Дверь отворилась, и Берта, шатаясь, вышла из комнаты, не замечая Елизаветы и Сабины. Когда дверь за ней закрылась, она в немом отчаянии подняла руки к небу и, словно преследуемая фуриями, бросилась вверх по лестнице.
— У нее явно совесть нечиста, это уж как Бог свят, — промолвила Сабина, покачивая головой.
Елизавета вошла в столовую. Дядя стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу, что делал всегда, когда был взволнован. Он был очень хмурым, но при виде Елизаветы лицо лесничего сразу просветлело.
— Хорошо, что ты пришла, Эльза! — обрадовался он. — Мне непременно нужно видеть светлое, чистое человеческое лицо. Черные демонические глаза той, что только что вышла отсюда, меня ужасают. Я взвалил на себя крест, который теперь должен нести. Не могу видеть, когда плачут, хотя прекрасно знаю, что все это делается нарочно, чтобы одурачить меня.
Елизавета была очень рада, что разговор дяди с Бертой закончился сравнительно спокойно. Она поспешила отвлечь его от мыслей о несчастной рассказом о сегодняшнем празднике, упомянула об отъезде фон Вальде, а потом сообщила о самоубийстве Линке.
Он проводил племянницу до тропинки, ведущей на гору.
— Будь осторожна и не звони очень сильно, — предупредил он ее на прощание. — У твоей матери приступ мигрени, и она лежит в постели. Я недавно был у вас.
Обеспокоенная Елизавета стала торопливо подниматься на гору. Ей не пришлось звонить возле калитки, потому что мисс Мертенс и Эрнст встретили ее на опушке леса и сразу же успокоили: приступ у матери прошел. Она спокойно спала, когда дочь осторожно подошла к ее кровати.
Уже был поздний час, и в уютном жилище царила полная тишина. Отец следил за тем, чтобы ничто не беспокоило больную.
Если бы мать сидела в своем кресле у окна в столовой, то Елизавета, став на колени и положив голову ей на руки, излила бы все, что переполняло ее душу; но ее тайна, которая, без сомнения, сильно встревожила бы мать, укрылась в самом дальнем уголке ее сердца.
Развалины Гнадека, вероятно, с изумлением прислушивались к необычайному стуку, с рассвета раздававшемуся в этих старых покосившихся стенах. То не был привычный шум дождя или ветра. Это руки людей приступили к разрушительной работе и быстро разбирали камень за камнем. Башня, в течение многих столетий как верный часовой сторожившая флигель, имела совсем плачевный вид. Она стала вдвое ниже, плющ, обвивавший ее зеленым покровом, был сорван. Стали видны темные окна и заплесневелые стены, потрескавшиеся украшения на которых доказывали, что когда-то это было очень красивое строение. Каменщики трудились весьма усердно, несмотря на то что работа была далеко не безопасна. Их очень привлекало то обстоятельство, что они будут иметь возможность заглянуть во все темные уголки старого гнезда, по народному поверью населенного всякими ужасными привидениями.
После полудня госпожа Фербер, Елизавета и мисс Мертенс сидели на валу, занимаясь рукоделием, но появление Рейнгарда, приходившего ежедневно примерно в одно и то же время, прервало их занятия. Он рассказал, что сегодня утром состоялись похороны Линке и что Елена фон Вальде узнала от какого-то неосторожного слуги о покушении на жизнь брата. Рейнгард с глубокой горечью отметил, что беспокойство фон Вальде по поводу того, что волнение вредно отразится на ее здоровье, было совершенно излишним, так как она очень хладнокровно приняла это известие. Несчастный случай с Гартвигом, с женой которого она была дружна, тоже произвел на нее гораздо меньшее впечатление, чем можно было ожидать.
— Если бы дело касалось ее кудрявого любимца, — с досадой добавил он, — то она проливала бы, наверное, потоки слез и выдрала бы все свои каштановые волосы. У фрейлейн Елены все мысли лишь о нем. А этот Гольфельд становится просто невыносимым. Сегодня он расхаживал с таким лицом, как будто хотел отравить всех в доме. Я готов побиться об заклад, что его «восхитительное» настроение является единственной причиной того, что у Елены заплаканное лицо, хотя она так тщательно прятала его от меня, когда я встретил ее в саду.
При упоминании имени ненавистного Гольфельда Елизавета ниже склонилась над вышивкой. Вся кровь бросилась ей в лицо при воспоминании о его вчерашнем дерзком поведении, о котором она ничего не сказала матери, чтобы не беспокоить ее. Может быть, это была и не единственная причина. Она не хотела упоминать об этом еще и потому, что родители из-за его навязчивости могли запретить ей бывать в Линдгофе и она лишилась бы возможности видеть фон Вальде.
Между тем работа по разрушению башни шла своим чередом. Вскоре в саду появился Фербер, он был в лесничестве, а теперь вместе с братом пришел пить кофе. Взволнованный Эрнст выбежал ему навстречу. Мальчик, не заходя за веревку, натянутую ради безопасности отцом, все время с большим интересом наблюдал за происходящим.
— Папа, папа! — закричал он. — Каменщик хочет что-то рассказать тебе. Он говорит, что обнаружил нечто необычное.
Действительно, каменщик делал им знаки подойти.
— Мы добрались до какого-то склепа или чего-то подобного, — крикнул он. — Похоже, там стоит гроб. Вы посмотрели бы на эту штуку, господин Фербер, прежде чем мы продолжим работу. Вы смело можете подняться — мы стоим на крепком потолке.
Рейнгард, услышав эти слова, поспешно сбежал со ступеней террасы. Таинственный склеп, в котором стоит гроб, — как заманчиво это звучит для археолога!
Все трое осторожно взобрались по лестнице.
Рабочие находились у того места, где башня примыкала к главному зданию. У ног их зияло довольно большое отверстие. До сих пор они еще не наталкивались на какое-либо закрытое помещение. У главного здания крыши давно не было. С башни были видны расходящиеся во все стороны ряды комнат и полузасыпанные коридоры, а сквозь щели в полу можно было заглянуть в часовню. Внутри башня имела гораздо более страшный вид, чем снаружи. Отовсюду можно было увидеть голубое небо, и свежий воздух имел везде свободный доступ. Внизу было видно какое-то помещение с крепкими стенами и хорошо сохранившимся потолком. Насколько можно было судить, сверху этот склеп врезался клином между часовней и помещением, находившимся позади башни. В наружном углу, вероятно, располагалось окно, так как оттуда сквозь мутные стекла проникал неяркий солнечный свет, в котором с трудом можно было различить какой-то предмет, принятый каменщиком за гроб.
Немедленно туда спустили длинную лестницу, так как помещение было высоким, и все трое, один за другим, с живейшим интересом стали спускаться по ней. Первое, что они увидели, была деревянная обшивка стен, совсем почерневшая от времени и украшенная причудливой резьбой. По потолку шел узкий красивый карниз, очевидно, более позднего происхождения. С него спускались длинные черные лоскуты сукна. Остальная часть этой траурной обивки валялась на полу, представляя собой гниющую бесформенную массу.
