В глазах Нахид читался вопрос.
— Если бы Голи доверила тебе тайну, ты бы хранила ее? — спросила она.
— До могилы.
Нахид казалась довольной, словно моя преданность была важным делом.
— Надеюсь, мы станем хорошими подругами, — сказала она.
Я улыбнулась, удивленная тем, как быстро Нахид предложила мне дружбу.
— Я тоже. Можно еще посмотреть, как ты пишешь?
— Конечно, — сказала Нахид. — Вот, возьми калам и попробуй сама.
Нахид показала мне, как написать несколько простых букв. Я была неуклюжа и оставила на бумаге несколько больших клякс, но она сказала, что все делают так вначале. Я поупражнялась немного, и Нахид закрыла чернильницу и убрала ее в сторону.
— Хватит писать, — властно сказала она. — Давай поговорим о чем-нибудь!
Она так заманчиво улыбалась, что я сразу поняла, о чем Нахид хочет поговорить.
— Скажи мне, ты помолвлена?
— Нет, — печально ответила я. — Мои родители собирались найти мне мужа, но потом бабб…
Я не смогла договорить.
— А ты? — спросила я.
— Пока нет, — ответила Нахид, — но собираюсь в скором времени.
— Кого же выбрали твои родители?
Нахид торжествующе улыбнулась:
— Я нашла его сама.
— Как тебе удалось? — изумленно спросила я.
— Теперь, когда я узнала самого прекрасного мужчину в Исфахане, я не хочу выходить замуж за старого козла, которого знают мои родители.
— Где же ты нашла его? — спросила я.
— Обещаешь, что никому не скажешь?
— Обещаю.
— Ты должна поклясться, что не проронишь ни слова, иначе я нашлю на тебя проклятие.
— Клянусь священным Кораном, — сказала я, испуганная мыслью о проклятии. Довольно с меня несчастий.
Нахид радостно вздохнула:
— Он самый лучший наездник в соревнованиях по чавгонбози, проходящих на Лике Мира. Видела бы ты его на лошади!
Нахид поднялась и изобразила наездника, усмирявшего жеребца, вставшего на дыбы. Это рассмешило меня.
— Но, Нахид, — произнесла я с беспокойством, — что, если твоя матушка узнает?
Нахид снова села, чуть запыхавшись.
— Мама не должна узнать, — сказала она, — потому что откажет человеку, которого я выбрала сама.
— Но как ты собираешься приманить его?
— Мне нужно быть очень хитрой. Но я не волнуюсь. Я всегда нахожу способы заставить родителей делать то, чего хочу я. И почти всегда они уверены, что на самом деле это их идея.
— Да исполнит твои мечты Али, князь среди людей! — ответила я, пораженная ее бесстрашием.
Немногие девушки так уверены в своем будущем, как Нахид. Я восхищалась ее уверенностью так же, как и ее гладкой белой кожей, зелеными глазами, шелковым лавандовым халатом и умением писать.
Я не понимала, почему она хочет быть моей подругой, ведь я была всего лишь бедной деревенской девушкой, а она образованной горожанкой, но Нахид, казалось, была одной из тех, кто может нарушать любые правила, если им того захочется.
На следующий день, в пятницу, мы с матерью встали, когда было уже светло, и отправились на кухню поискать что-нибудь к завтраку. Миловидная служанка по имени Шамси дала нам горячего хлеба и мою первую чашку кофе. От его щедрого вкуса у меня на глазах выступили слезы удовольствия. Неудивительно, что все говорили о волшебстве кофейных зерен. Чай вызывал аппетит, кофе же был достаточно сытным, чтобы его утолить. Напиток был сладким, но я высыпала туда еще одну полную ложку сахара, когда никто не видел. Мы с матушкой болтали о чем придется. Щеки ее порозовели, и я заметила, что она тоже щебечет, как птичка.
Пока мы ели, вошла Гордийе и сказала, что ее дочери с детьми собираются прийти в гости, как они всегда делают в святые дни, и сегодня все должны помочь ей с праздничным обедом. Задача была серьезная, так как хозяйство в этом доме оказалось еще больше, чем представлялось на первый взгляд. Здесь было шестеро слуг: кухарка; Али-Асгар, отвечавший за мужскую работу, например забой скота; две служанки, Шамси и Зохре, мыли, чистили и скребли; мальчик по имени Самад, единственной обязанностью которого было готовить и разносить кофе и чай; Таги, мальчик на посылках. Всех этих людей, а также нас с матушкой, Гордийе и Гостахама, их дочерей, внуков и любого, кому случалось заглянуть, нужно было кормить.
Али-Асгар, маленький, жилистый человек с кулаками величиной с его же голову, зарезал утром ягненка и подвесил его, чтобы выпустить кровь. Пока мы чистили острыми ножами баклажаны, он освежевал и разделал тушу. Кухарка, худощавая женщина, которая никогда не переставала двигаться, кинула мясо в котел с кипящей водой, добавив туда соль и лук. Мы порезали баклажаны и посолили, чтобы из них вышел кислый черный сок.
Время от времени появлялась Гордийе и наблюдала за приготовлениями. Взглянув на баклажаны, которые только начали отдавать сок, она сказала матери:
— Больше соли!
Я почувствовала, что матушка хотела возразить, но слова так и остались у нее на языке. Она насыпала еще немного соли.
— Больше! — сказала Гордийе.
Моя матушка сыпала соль, пока почти не погребла под ней баклажаны, и только тогда Гордийе остановила ее.
Как только горький сок вытек, мы промыли баклажаны в холодной воде, и матушка обжарила их в кипящем масле. Когда все куски были готовы, я промокнула их тканью, чтобы она впитала лишний жир. Баклажаны нужно было выложить на мясо перед тем, как подать на стол, чтобы они успели впитать мясной сок.
Приготовления длились уже несколько часов, и Гордийе велела нам приготовить большой кувшинторши, острой приправы для риса. Кухарке требовалась целая корзина баклажанов, моркови, сельдерея, турнепса, петрушки, мяты и чеснока, которые мы должны были промыть, очистить и нарезать. Потом она отмерила уксус и все перемешала. Когда мы закончили, мои руки болели от усталости и порезов.
Дочери Гордийе, Мербану и Джанара, зашли на кухню посмотреть, что мы готовим. У старшей, двадцатидвухлетней Мербану, были две свои дочери, выглядевшие как маленькие куклы: в желтом и оранжевом халатиках, с золотыми сережками в ушах и золотыми браслетами на руках. У Джанары, годом младше, был сын, трехлетний мальчик по имени Мухаммед, очень маленький для своего возраста и с сопливым носом. Обе жили с семьями мужей, но приходили в гости к родителям по меньшей мере раз в неделю. Меня представили им как дочь сводного брата отца, «дальнюю родственницу», как сказала Гордийе.
— Сколько жеиху нас? — хохоча, спросила свою матушку Мербану, и я заметила у нее несколько гнилых зубов. — Сотни?
— Всех и не сосчитаешь, — ответила Гордийе.
