Он был полным идиотом!
Его жена переполнена чувственностью. Когда он впервые ее увидел, на ней было платье, обтягивающее ее, как перчатка. Цвета летнего дождя, поблескивающее множеством мелких бриллиантов. Сверкали эти драгоценные камни и в ее волосах, и на ее туфельках. Все в ней говорило: «Я восхитительна. Я дорога. Я — герцогиня». А ее лицо выражало лишь одно желание: «Я не хочу быть девственницей».
Парадная дверь особняка герцога Бомона распахнулась, и лакей спустился вниз по ступенькам. Шаферы Симеона соскочили на землю и теперь окружали карету, напряженные, как оловянные солдатики.
Исидора пригласила его пройти в гостиную. Она была не из тех, кто послушно ожидает в кресле прибытия мужа. На ней было платье, напоминающее мужскую военную униформу. Широкие отвороты лифа прикрывали плечи, сужались к талии, а потом сливались с юбками, которые колоколом падали вниз — по кринолину, подумал Симеон. В последние годы он редко встречал женщин в подобной одежде, и в основном то были жены миссионеров, которые пытались хоть чем-то скрасить свою жизнь, оказавшись вдали от цивилизации.
Но, глядя на Исидору, Симеон внезапно понял, что это модно. Такой фасон наверняка разработан специально для того, чтобы привлечь мужской взгляд к талии. А потом к тому, что находится повыше ее, — к нежным выпуклостям груди, прикрытой лишь тканью платья…
Симеон с усилием отвел от нее взгляд.
Что он делает? Ему же никогда не было дела до женского платья. И уж тем более до тела, которое под этим платьем скрывается. Валамксепа сказал бы, что подобные вещи фривольны.
— Доброе утро, — сказал он, как только дверь за дворецким закрылась.
— Герцог! — ответила Исидора, склоняя голову.
— Даже моя мать не обращалась к отцу так официально, когда они оставались наедине, — заметил Симеон.
— Доброе утро, Козуэй, — промолвила Исидора, встречаясь с ним взглядом. У нее были глаза миндалевидной формы — такие красивые, что сердце подскочило у Симеона в груди.
Через мгновение Симеон почувствовал раздражение.
Не нужна ему такая прекрасная жена, чтобы каждый шакал на много миль вокруг смотрел на нее с вожделением. Неудивительно, что его мать пришла в негодование, узнав, что Исидора собралась на домашнюю вечеринку к лорду Стрейнджу. Да каждая гончая в округе унюхает ее запах!
Может, другой бы на его месте задумался о том, не потеряла ли его жена девственность… Нет! Взор у Исидоры чистый и правдивый. Правда, презрительный, высокомерный… раздраженный… и девственный. Она ждала его. Было в осознании этого что-то такое, от чего по его телу пробежала дрожь.
— Мое имя — Симеон, — сказал он.
— Мы с вами едва знакомы.
Перестав восхищаться ее красотой, Симеон заметил в ней еще кое-что. Его жена сердита.
Долгие годы он сдерживал желания своего тела, но теперь каждая его клеточка повторяла, как барабан: «Она твоя, твоя, твоя… Бери ее!» Все его чувства были на пределе, а интуиция, не подводившая его в самые опасные мгновения, подавала ему сигналы тревоги.
Проживет он и без нее.
Вся его жизнь, ее ритм, спокойствие — все рухнет, когда Исидора Дель Фино станет его настоящей женой.
Она повернулась, уселась на маленький диванчик и стала стягивать с рук перчатки. У нее оказались тонкие, красивые пальцы с розовыми ногтями.
— Вот что, — проговорил Симеон, приближаясь к ней, — мне кажется, что нам надо обсудить вопрос об аннулировании брака.
Она охнула, подняла на него глаза, и одна из ее перчаток упала на пол.
— Полагаю, вы об этом думали? — проговорил он более ласковым тоном.
Подняв перчатку, Симеон положил ее Исидоре на колени.
— Разумеется, — почти беззвучно произнесла она.
— Если вы захотите аннулировать брак, я не стану противиться.
Несколько мгновений она молча смотрела на него, а потом сказала:
— Я вас не понимаю.
Да он и сам себя не понимал. Ему предложили самую красивую женщину на трех континентах, а он ее отталкивает. Но она… Она несет с собой беду, более того, она сама — беда.
— Я понимаю, что вел себя неподобающим образом, колесил по миру и даже не вернулся в день заключения брака, — проговорил Симеон. — Поэтому самое меньшее, что я могу сделать, — это предложить вам такой выбор, если только он вас устраивает. Моя мать недвусмысленно дала мне понять, что я не подхожу в качестве мужа дочери истинного джентльмена. Женитьба — одно из самых важных решений, — продолжил Симеон. — Если бы мы с вами были женаты — действительно женаты, — то я непременно захотел бы еще раз пройти с вами обряд бракосочетания, потому что он отмечает это важное решение. Есть вещи, которым я бы не позволил случиться по договору. Например, брачные клятвы я хотел бы произнести сам, и я бы их непременно сдержал.
— Или не произнесли бы их вовсе, — равнодушно проговорила Исидора. — На самом деле, Козуэй, проблема в том, что, увидев меня, вы решили, что не хотите подтверждать наш брак. Я права?
— Я…
— Сначала вы просто горели желанием еще раз пройти церемонию бракосочетания, — сказала она. — И вот теперь вы заявляете о желании аннулировать брак.
Исидора снова поигрывала перчаткой, выпрямляя пальцы. Где-то в животе Симеона полыхнул огонь. Эта маленькая ручка… принадлежит ему. Он волен снять с нее перчатку, волен поцеловать ее, волен… Она его!
Он опустил глаза на свой камзол, чтобы убедиться в том, что все пуговицы на нем застегнуты.
— Вы не такая, какой я себе вас представлял, — признался Симеон. — Мать прислала мне вашу миниатюру, когда мы поженились. Именно по ней я узнал вас в доме Стрейнджа.
— Помню, — кивнула Исидора. — Миниатюра была сделана в то время, когда я жила в доме вашей матери.
— Вы кажетесь на миниатюре такой милой и покорной. И еще очень хрупкой, ранимой.
Исидора прищурилась.
Она вдруг очень ясно поняла, почему ее так называемый муж завел разговор об аннулировании брака. Он не считает ее теперь милой и покорной. И он прав.
— Мои родители умерли за несколько месяцев до того, как был написан портрет, — заметила она. — Понятно, что я тогда была ранимой, иначе и быть не могло. Вы считаете, что я должна извиниться за то, что уже оправилась за эти годы после той трагедии?
— Нет, конечно, нет! Я всего лишь попытался объяснить вам, что у меня было превратное представление о вас, — горячо промолвил Симеон.
— За то короткое время, что я провела в доме ваших родных, ваша мать постоянно высказывала свои сомнения в том, что я смогу стать вам хорошей женой, — сказала Исидора. — И теперь я вижу, что вы с ней согласны.
