Кавалер оказался неплох, а меня учили хорошо, учили, как я рассказывала отцу де Шато, навсегда, до смерти; значит, я должна танцевать, и иногда улыбаться, и временами — говорить. Я все это проделывала, стараясь не вдыхать запах жареного мяса, который шел от моего случайного ухажера: прежде чем отправляться кружить девушек в танце, он основательно подзаправился. Разило от него знатно, хотя мы редко касались друг друга. И правильно, и ничего в этом предосудительного нет, настоящий мужчина, не поужинав, на паркет не выйдет. Я невольно улыбнулась, а кавалер принял на свой счет и приосанился. Да пусть его.
Танец закончился, мужчина повел меня обратно; рядом с мачехой, пристально смотревшей на меня, за время моего отсутствия вырос черный столб. Отец Реми. И я пошла быстрее.
Священник вернулся за общий стол только сегодня утром. Я больше не ходила к нему, отвары посылала с мадам Ботэн, и экономка, поджав губы, передавала мне освященные благодарности. Никакой пользы не было в этих «спасибо», никакого скрытого послания, и к себе отец Реми меня не звал, а я почти не ждала, что позовет. Кажется, он услышал от меня то, что хотел, и понял: учить меня чему-то бесполезно, пока сама не пожелаю. Смирения я не пожелаю никогда. Как неглупый человек, он предпочел не тратить на меня время.
Я шла к нему и пыталась понять, права ли была, углядев тогда в его лице, тонущем в сумраке маленькой кельи, отблеск внутренней красоты, вдруг мне почудилось, и эта иллюзия — одна из тех, с которыми быстро расстаешься? За завтраком мы не смотрели друг на друга, сейчас же ничего дурного нет в том, чтобы заглянуть в глаза святому отцу. Хорошему священнику случайные взгляды говорят больше, чем слова, и способствуют выпасу овечек Господних.
— Отец Реми, — сказала я, с удовольствием высвобождая ладонь из скользких пальцев кавалера, тут же канувшего в толпу, — вы почтили своим присутствием бал?
— Это бал столь любезен, что не портится от моего присутствия, — сказал он, растягивая губы в улыбке, столь же искусственной, как моя. — Вы прелестно выглядите, дочь моя Мари-Маргарита.
— Чудесный вечер, не правда ли? — пропела мачеха.
Интересно, сколько раз она уже это произнесла?
— Совершенно очаровательный, — серьезно согласился отец Реми. — Такое изысканное общество.
— Вам, наверное, не хватало этого в горах, — сказала я, упираясь взглядом в янтарные четки в его руках.
Да что же он их с собой таскает все время? Что-то не так в этих четках, такому священнику нужно бы перебирать деревянные шарики, но никак не загадочный янтарь.
— И не говорите, дочь моя, и не говорите. Общество овец не всегда приносит удовлетворение.
— Конечно, вряд ли овцы умеют столь изящно танцевать и говорить, комплименты.
— Ни в коем случае. Кстати, это напомнило мне…
Мачеха дернула меня за рукав.
— Виконт прибыл. Постарайся вести себя прилично.
— Вы говорите так, как будто я только и делаю, что обнажаюсь перед достопочтенной публикой, — не выдержала я.
Мачеха залилась краской.
— Мари!!!
— Я буду хорошей девочкой, — буркнула я, — обещаю.
И надела улыбку, предназначенную исключительно для виконта. Отец Реми рядом со мной шевельнулся, отступая назад, словно не желал мешать.
Мой жених, виконт Бенуа де Мальмер, еще не стар, но. уже в летах: совсем недавно ему исполнилось сорок семь. Весьма почтенный возраст, хотя и недостаточно большой, чтобы можно было позабыть о женщинах и посвятить себя всецело несварению желудка. Когда-то он был женат, но недолго: супруга его скончалась от лихорадки, и с тех пор виконт не стремился связывать себя новыми узами, пока ему не встретилась я. Конечно, блистать на балах, будучи вдовцом, куда предпочтительней, особенно если внешность благообразная. К тому же виконт не пренебрегает физическими упражнениями, ловко управляется со шпагой и ездит верхом, потому лишен чрезмерного жира на боках и животе. В уголках карих глаз прячется лукавая тайна; каштановые волосы от природы вьются; в чертах лица — никакой порочности, никакого вызова миру, только умиротворение. Вот кому бы идеально подошла сутана, вот кто бы мог стать добрым пастырем. Весь его вид свидетельствует о любви к ближнему и чрезвычайном довольстве жизнью. Ах, какая завидная партия, говорят мне. Я не спорю: очень повезло.
И потому я склонила голову и постаралась зарумяниться; жаль, не оставалось времени ущипнуть себя за щеки. Стукнули каблуки, виконт остановился рядом.
— Как я счастлив вновь посетить ваш гостеприимный дом, чудесная госпожа де Солари! — он поцеловал руку мачехе, потом повернулся ко мне: — И как же я рад снова лицезреть вас, мадемуазель де Солари!
— Большая честь для нас, виконт, — сказала мачеха.
— Я так ждала этой встречи, — сказала я.
А отец Реми ничего не сказал.
— Как прошла ваша поездка? — поинтересовалась мачеха.
— Успешно, весьма успешно. — Тут я посмотрела на виконта (уже можно было) и поймала предназначавшийся мне взгляд. — Хотя я все время скучал по моей прелестной невесте. Признайтесь, мадемуазель, и вы ведь скучали по мне?
— Конечно. Я даже плохо спала по ночам.
— Это правда, Мари неважно спит, — пожаловалась мачеха. — Она непрестанно молилась за вас.
— Верно, — сказал за моею спиной отец Реми, — она только и делала, что молила Господа о вашем скором и благополучном возвращении.
Потом, вспоминая произошедшее, перекатывая в памяти мгновения, словно сахарные шарики в ладони, я пойму: именно тогда я начала ему верить. Начала верить, потому что он солгал, хладнокровно и спокойно, стоя за моей спиной. Только он и я знали в тот миг, что он записывает меня в сообщники, только ему и мне была известна истина: ни черта я не молилась. Во всяком случае, отец Реми этого точно не видел, не слышал и знать не мог.
Он оказался таким прекрасным лжецом, святой отец Реми. Тогда я подумала, что он искусен во лжи, как обычно бывают священники, старающиеся себе во благо, и не догадывалась, что я его недооцениваю.
— И денно, и нощно, — добавил он — тут я перевела взгляд с лица виконта на его лицо — и блаженно улыбнулся. — Господь же всегда слышит тех, кто усиленно к нему взывает.
— А вы?.. — мой жених вопросительно прищурился.
Мачеха бросилась спасать положение.
— Позвольте представить вам святого отца Реми де Шато. С недавнего времени он живет при нашем доме, взамен отца Августина, и исполняет обязанности моего духовника. А также священника при нашей семье.
— Большая честь, — виконт кивнул, — большая. Что же, вы столичный житель, отец де Шато?
