Наконец он кивнул и повернулся к Маргарет. Когда церемония прервалась, лицо ее сделалось пустым, взгляд отсутствующим.
— Боуасса, — воззвал он. — Твоя прийти, Боуасса.
Я невольно отпрянула, отодвинувшись на скамье настолько, насколько могла. Кем бы ни был этот Боуасса, он мог появиться мгновенно.
— Я здесь, — прозвучал голос, столь же низкий, как у Измаила, но очень неприятный.
Один из мужчин невольно отступил на шаг.
— Скажи мне то, что я хотеть знать, Боуасса, — попросил Измаил.
Голова Маргарет слегка наклонилась, в бледно-голубых глазах блеснула искорка, словно вопрос позабавил оракула.
— То, что ты хочешь знать? — В низком голосе угадывалась легкая ирония. — Но зачем, мон? Ты пойдешь в любом случае, скажу я тебе что-нибудь или нет.
Легкая улыбка на лице Измаила вторила усмешке Боуассы.
— Ты говорить правда, — мягко отозвался он. — Но эти… — Не сводя глаз с лица оракула, он кивком указал на мужчин. — Они тоже идти со мной?
— Да, — произнес голос, после чего последовал неприятный смешок. — Причудница умрет в ближайшие три дня. Здесь им больше нечего делать. Все вы должны быть со мной.
Не дожидаясь реакции, Боуасса широко зевнул, сопровождая это громким рыганьем, выглядевшим особенно дико, поскольку произвел его изящный ротик Маргарет.
Едва он закрылся, ее глаза вновь стали отсутствующими, но мужчины, похоже, этого даже не заметили. Они принялись возбужденно переговариваться, но Измаил утихомирил их, бросив многозначительный взгляд в мою сторону. Они мигом понизили тон и пошли прочь, тихо перекидываясь словами и то и дело оглядываясь на меня.
Когда последний из них покинул прогалину, Измаил закрыл глаза. Плечи его обвисли.
— Что тут… — начала было я, но тут же осеклась, увидев, что по ту сторону костра из зарослей сахарного тростника выступил мужчина.
Джейми. Высокий, как сам этот тростник. Отблески угасающего костра пятнали его рубаху и делали лицо таким же огненно-красным, как и волосы.
Он поднес палец к губам, и я кивнула, осторожно подобрала под себя ноги и подхватила одной рукой испачканный подол. У меня имелась возможность проскочить мимо костра и скрыться в тростнике, прежде чем Измаил сможет меня перехватить. Но как быть с Маргарет?
Помедлив, я повернулась, чтобы посмотреть на нее, и вдруг увидела, как снова ожило ее лицо. На нем появилось воодушевленное, нетерпеливое выражение: губы приоткрылись, а сверкающие глаза сузились, отчего, когда она бросила взгляд за костер, показались чуточку раскосыми.
— Папа? — прозвучал рядом со мной голос Брианны.
Волоски на моих руках встали дыбом. То был голос Брианны, лицо Брианны, ее темно-голубые раскосые глаза.
— Бри? — прошептала я, и ее лицо обернулось ко мне.
— Мама, — прозвучал из горла оракула голос моей дочери.
— Брианна? — произнес Джейми, и она резко повернулась к нему.
— Папа. — На сей раз в ее голосе звучала уверенность. — Я знала, что это ты. Ты мне снился.
Лицо Джейми побледнело от потрясения. По движению его губ я прочла оставшееся беззвучным имя Иисуса, а рука невольно поднялась для совершения крестного знамения.
— Не оставляй маму одну, — убежденно произнес голос — Уходите вместе. Я буду хранить вас.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догоравшего костра. Измаил стоял, остолбенев, взгляд его был прикован к сидевшей рядом со мной женщине. Затем она заговорила снова с мягкостью и хрипотцой, характерной для Брианны.
— Я люблю тебя, папа. И тебя, мама, тоже.
Она подалась ко мне, и я ощутила запах свежей крови. Затем ее губы прикоснулись к моим, и у меня вырвался крик.
Не помню, как я вскочила на ноги, как бежала через прогалину, знаю лишь, что бросилась на шею Джейми, прильнула к нему и, вся дрожа, уткнулась лицом в его грудь.
Его сердце билось под моей щекой. Думаю, его тоже колотило, но одна рука крепко обнимала меня за плечи, а другая — я это почувствовала — начертила на моей спине крест.
— Все в порядке, — сказал он, с видимым усилием заставив свой голос звучать ровно. — Все кончилось.
Мне страшно этого не хотелось, но я принудила себя повернуться и посмотреть в сторону костра.
Взору предстала мирная сцена: Маргарет Кэмпбелл спокойно сидела на скамейке, напевая что-то себе под нос и поигрывая лежащими на коленях длинными черными перьями из хвоста петуха. Измаил стоял рядом с ней и нежно гладил ее по волосам. Он спросил у нее что-то низким текучим голосом, и она с безмятежной улыбкой доверчиво подняла глаза на нависавшее над ней во тьме лицо, покрытое шрамами.
— Нет, я ничуточки не устала, — заверила его Маргарет. — Чудесный был вечерок, правда?
— Да, бебе, — подтвердил он с необычной мягкостью. — Но ты все-таки отдохнуть, а?
Повернувшись, Измаил громко щелкнул языком, и мгновенно из тьмы материализовались две женщины с тюрбанами на головах. Очевидно, они дожидались сигнала в пределах слышимости. Измаил отдал короткое распоряжение, и они занялись Маргарет: осторожно подняли ее на ноги и, поддерживая с двух сторон под руки, повели прочь, воркуя ласковые слова по-французски и на африканских наречиях.
Измаил остался. Он стоял неподвижно, будто один из идолов Джейли, устремив взгляд за костер.
— Я пришел не один, — предостерегающе заявил Джейми и указал через плечо назад, в заросли тростника, где, как предполагалось, скрывались его вооруженные спутники.
— О, мон, твоя мог приходить один, — откликнулся Измаил с легкой улыбкой. — Это не иметь значение. Лоа говорить с вами, она беречь вас. Моя вам не грозить.
Его оценивающий взгляд перебегал с меня на Джейми и обратно.
— Хм, — продолжил он тоном, полным интереса и удивления. — Никогда раньше лоа не говорить с букра.
Измаил покачал головой, словно отгоняя саму эту мысль.
— Ваша сейчас идти, — произнес он негромко, но властно.
— Еще нет. — Рука Джейми соскользнула с моего плеча, и он выпрямился во весь рост. — Я пришел еще и за мальчиком по имени Айен и без него не уйду.
На лбу Измаила между бровями пролегли три вертикальные полоски.
— Хм, — снова сказал он. — Ваша забыть этот мальчик, он ушел.
— Куда? — резко спросил Джейми.
Склонив набок узкую голову, Измаил внимательно оглядел Джейми от макушки до пят.
— Ушел вместе с Причудницей, мон, — прозвучал ответ. — А куда она идти, твоя не ходить. Мальчик ушел, мон, — повторил Измаил решительно. — И ты уходить, ты умный человек.
Он умолк, прислушиваясь. Где-то вдали забил барабан, так далеко, что его звук казался просто колебанием ночного воздуха.
