Он с неудовольствием отметил, что уродливая монахиня из Сант-Анджело все еще остается в числе его обожателей, шепча что-то себе под нос. Он наклонился с кафедры в попытке разобрать хотя бы слово. Но оказалось, что она лишь повторяет его речи, словно заклинание.
Уродливая монахиня шептала:
– Шлюхи и редакторы, шлюхи и редакторы.
* * *
Днем Ианно сгибался под тяжестью памфлетов, клеймящих Катулла и печатников, разнося их адресатам. Он покрылся синяками после драк с торговцами, продающими книги с тележек, или теми, кто носил их в корзинах, тыча в лицо прохожим.
– Ты переусердствуешь, сын мой, – сказал фра Филиппо, стараясь не смотреть на мозжечок, переливающийся всеми оттенками розового и серого. Ианно плохо выглядел: физические нагрузки отняли у него много сил. Но мышцы его окрепли, а на запястьях вздулись жилы.
– Дело не памфлетах, а в самой проклятой книге. Каким-то образом стихи отпечатались у меня в памяти, и я все время слышу их. О, прошу вас, выслушайте мою исповедь, отец! Я разрываюсь от пороков. Я разношу памфлеты, пытаясь истощить свои силы и покарать себя за то, что сотворил и помыслил.
– Не нужно говорить мне… Право, твой духовник куда более подходит для этого…
– Да, но он не поймет меня так, как вы, потому что вы читали этого Катулла и ощущали так же, как и я, вызванный им огонь в своих чреслах.
– Да, но прошу тебя, не надо…
– Понимаете, сегодня утром я с излишней нежностью трогал свой орган, а потом, после самоистязания, я понял, что мне это понравилось, и я совершил…
– Ианно! Не оскверняй это помещение откровениями подобного рода. Ты, презренный негодяй…
– Откуда в вас столько злобы и недоброжелательства? Вы хотите оставить меня в моем грехе без покаяния?
– Я бы хотел, чтобы ты оставил меня в покое.
Ианно отвесил священнику низкий поклон и удалился.
Уходя, он с вызовом бросил через плечо:
– Монахиня с Сант-Анджело согласна со мной.
* * *
Теперь, вернув себе аудиторию, фра Филиппо позволил себе роскошь усилить свою пламенную риторику. Его проповеди стали куда более страстными и даже угрожающими. Он с удовлетворением отмечал красные мантии и соболиные меха сенаторов на переполненных скамьях, и именно им он адресовал слова предостережения, каковые должны были вселить страх в их честолюбивые сердца. Однажды утром он заметил, что на Мурано, дабы послушать его, прибыли Доменико Цорци и Николо Малипьеро, известные тем, что оказывали покровительство равно печатникам и шлюхам Венеции. Он постарался отогнать от себя все мысли о том, что они, эти утонченные аристократы, для которых ничего не стоило приобрести сразу целую библиотеку печатных книг, могли приехать для того, чтобы посмеяться над ним.
Постарался он не думать и о монахине, напоминавшей поросенка, которая сидела прямо под ним. Правда, говорить ему пришлось быстрее обыкновенного, чтобы заглушить ее назойливый шепот.
…а обратили ли вы внимание на то, что это дьявольское изобретение, книгопечатание, совпало с разрушением Венецианской империи? Когда именно этот Гутенберг начал свое богопротивное дело? Мне не нужно напоминать вам, что это случилось в 1453 году – том самом, когда мы уступили Константинополь туркам! А когда эти варвары фон Шпейеры начали печатать книги в Венеции? В 1470 году! Том самом, когда мы потеряли Негропонт![199] А теперь язычники вторгаются в наши храмы… Так называемый архитектор Кодусси возводит крестильню на Сан-Микеле, напоминающую богопротивный гарем язычников… Даже наш собственный художник Джованни Беллини унизился до отвратительных аллегорий, используя чужеземных женщин в качестве моделей, оскверняя свою студию продолжительными визитами своих друзей, которые, естественно, являются печатниками.
Джентилия, сидевшая в первом ряду, повторяла про себя каждое слово через мгновение после того, как он произносил его. Зубы ее лязгали от холода.
Позади нее сидела женщина исключительной красоты, чьи светлые волосы отражали холодное сияние дневного света, превращая его в ослепительное пламя. Катерина ди Колонья, не моргая, холодно взирала на фра Филиппо. Рядом с нею замер высокий симпатичный мужчина, тоже блондин. Фра Филиппо даже слегка возгордился тем, что его проповедь слушают столь прелестные венецианцы. Но в голубых глазах женщины, устремленных на него, читалась нескрываемая враждебность.
«Какую бесстыдную ложь вы изрекаете, – говорил ее взгляд, ясный, как солнечный свет. – Почему бы вам не перестать?»
Он вдруг запнулся и сбился с мысли, зачарованный полными презрения лазурными глазами очаровательной блондинки, и невнятно закончил проповедь без обычной эффектной концовки.
Подняв глаза от текста, он вдруг с кошмарной ясностью обнаружил, что монахиня-поросенок уставилась на ослепительно прекрасную Катерину так, словно узрела комету, а на ее симпатичного спутника смотрит с безошибочно узнаваемым вожделением во взоре.
Вместо того чтобы принять обычные поздравления на ступенях церкви, фра Филиппо поспешил обратно в свою келью, где еще долго сидел за столом, отдуваясь и не чувствуя в себе сил взяться за перо.
* * *
– Ианно! – крикнул фра Филиппо. – Где ты?
Ианно явился на зов, размахивая большой костью.
– Я читал об английском святом по имени Алфегий. Даны[200] забили его до смерти. Они сделали это бычьими костями. Или камнями… как святой Иероним. Он сам забил себя камнем. Подходящего булыжника мне найти не удалось, в этом городе встречается лишь жалкая мелкая галька, а она недостаточно остра даже для Аттиса, так что я вспомнил о бычьих костях, и мясник на Санта-Мария-дель-Гильо дал мне одну…
– Довольно, довольно об этом, у меня есть для тебя работа.
Ианно подошел к нему, отчего фра Филиппо попятился, уловив исходящий от верного помощника запах помады для волос.
Волосы Ианно странным образом кудрявились с одной стороны, а с другой… пожухлыми прядями закрывали его правое ухо, тогда как левое, с родовой отметиной, оставалось голым: волосы вокруг него топорщились кудряшками, словно страшась прикоснуться к уродливому мозжечку.
– Отправляйся на Риальто. Я хочу узнать все об этой блондинке, что была здесь сегодня утром. Она – куртизанка? Кто был рядом с ней – муж или сутенер? Ты знаешь, о ком я говорю. И расскажи мне, что болтают о еврейке из Далмации. Похоже, она и впрямь спуталась с печатниками. Я получил письмо…
Фра Филиппо подался вперед, тщательно выговаривая каждое слово, вытянув шею и клацая челюстями, словно плевался камнями.
