Губа Даморны — нижняя, она одна! — стала заметно подрагивать. Это подрагивание новоиспеченная лицедейка не раз уже отрабатывала перед зеркалом. Репетиции привели к тому, что губа изрядно отвисла, что придавало лицу детски наивное выражение. Теперь оставалось только пошире разинуть глаза, выдавить из них по слезинке и добиться того, чтобы эти последние подрагивали жалобно на ресницах. Тогда образ расстроенного ребенка будет полностью завершен.
— Я смотрю, ты уже сделалась настоящей притворой, — зло проговорил Квент. — Следует пожалеть того дурачка, что попадется тебе в лапки.
Даморна улыбнулась сквозь удачно исторгнутые из глаз слезы и наклонилась до самой земли, подставляя щеку для поцелуя. Квентин схватил девушку за плечи и отодвинул ее к стене.
— Я же тебе тысячу раз говорил, что не ищу себе проститутку, — мягко напомнил он Даморне.
— Проститутку? Вот, значит, какого ты мнения обо мне? Ну так знай, у меня желания отдаться тебе не больше, чем вот у этой стены!
— И тем не менее ты откровенно мне себя предлагаешь!
— Это я-то? Да как у тебя язык поворачивается говорить такое? Я всего лишь хотела закрепить на практике все то, чему ты так настойчиво учил меня. И вот к чему это привело. Вместо того, чтобы оценить мое мастерство, ты гнусно оскорбляешь меня!
Даморна указала на дверь.
— Квентин, немедленно выйди вон из моей комнаты!
Квентин собрался уже было уходить, но потом вдруг схватил девушку за руку и повалил на диван, а сам расположился подле нее на стуле.
— Выслушай меня, — сказал Квент, все еще не выпуская руки. — Я пришел к тебе сегодня, потому что меня просила об этом миссис Мэлони. Она полагает, что ты влюбилась в меня без памяти, мне же хотелось убедиться в том, что добрая старушка ошибается.
— Надеюсь, ты уже убедился в неправоте миссис Мэлони. Скорей рак на горе свистнет, чем я в тебя влюблюсь, гнусный бандит!
— Что ж, я рад за тебя. Ты должна помнить, что наши с тобой отношения — это исключительно деловые отношения. Со временем я соберу достаточно денег, чтобы покинуть Англию и жить себе припеваючи в колониях.
— А на кого же ты меня оставишь? Куда я пойду без тебя?
— Куда захочешь. Я оставлю тебе достаточно деньжонок. Красивая женщина, да еще состоятельная, без труда отыщет себе место под солнцем и, разумеется, супруга. Такого, какого только захочет!
— Но я ни за кого не хочу выходить замуж…
Даморна вовремя остановилась, ибо уже хотела сказать «кроме тебя». Боже, неужели она хочет выскочить за грабителя Квентина?
— Тебе, дорогая моя, вовсе и не нужно будет выходить замуж, если ты этого не захочешь! Позволь мне посоветовать, куда лучше вложить деньги, и я укажу тебе такие источники дохода, благодаря которым ты сможешь жить, не зная горя до конца дней своих.
«Где, в Лондоне? Без тебя?» — мысленно возопила Даморна, а вслух сказала:
— Выходит, чем скорей мы покончим с нашим делом, тем лучше для нас обоих!
— Вот именно, — кивнул Квентин. — Мне-то ведь тоже никак нельзя без конца истреблять самых богатых жителей Лондона. Этой своей истребительской деятельностью я со временем затяну у себя петлю на шее! А теперь — спокойной ночи!
Как только за Квентом захлопнулась дверь, слезы брызнули из глаз Даморны. Как он смеет так обращаться с ней! И потом… ах, как только она будет ему не нужна больше, он ее бросит… какой ужас!., какая несправедливость! Он грубый, злой, нехороший человек! Просто хам! Что ж, она позволит ему издеваться над собой сколько угодно, позволит вычеркнуть себя из жизни мудрого вора, «лорда Квента», не устраивая никаких сцен. Но этот паршивый лорд сильно пожалеет о содеянном!
Квентин невесело посмеивался: больше, наверное, над самим собой, нежели над недавней сценкой с Даморной. Проклятье! Если девица станет использовать против него все то, чему он научил ее, начнется настоящий содом! Надо же, знаменитый лорд Квент чуть не дал уговорить себя какой-то деревенской дуре, приглашавшей его в постель! Еще бы минута, и он барахтался бы с ней за шелковым пологом, покряхтывая от наслаждения. Нет, никогда! Подобные штучки могли бы дорого ему обойтись. Во-первых, Даморна, если судить по ее повадкам, невинна. Это крайне неудобно для мужчины. Во-вторых, он мог бы заделать ей ребенка, что уже вообще ни в какие ворота не лезло бы! Жениться-то главе преступного мира совершенно ни к чему, а с ребеночком этого главу обязательно стали бы снаряжать под венец…
Квент вышел на улицу, сжимая в кармане рукоятку пистолета. Он никогда не применял оружия, но часто благодарил Бога за присутствие верного дружка под боком. Над головой висела луна, но ее свет, поначалу яркий, все более и более тускнел по мере того, как Квентин продвигался в глубину мрачных переулков. Лорд шел на дело!
Квент свистнул. В ответ засвистели тоже. Через четверть минуты из темноты выскребся Уизел и подбежал к своему господину.
— Хорошая ночка, — прошептал Уизел, — особенно для тех, кто не переносит света солнца!
Квентин улыбнулся. Он ценил невеселые шуточки своего компаньона.
На Флит-стрит оба жулика взяли извозчика и доехали до таверны, той самой, что находилась у пристани.
В таверне стояла невероятная духота. Рожи посетителей выглядывали из густого табачного дыма, как изюм из сайки. Воняло перегаром. В таверне нынче происходили петушиные бои, все сгрудились вокруг небольшой площадки посреди залы и с жадностью наблюдали за очередной схваткой. Ставки, очевидно, были весьма высоки. Квентин поднял воротник, входя в таверну, но мигом сообразил что тут им нечего бояться.
Бойцовые петухи так лихо махали крыльями, что сальные свечи на стенах поминутно гасли. Тогда их вновь спешили зажечь, ибо хозяева птиц требовали этого самыми истошными криками. Пришла пора самых главных схваток. На арену, обитую войлоком, выпустили двух громадных петухов. У обоих, разумеется не было ни сережек, ни гребешков. Петухи склевывали их по настоянию хозяев еще в юном возрасте. Предполагалось, что склевав собственные сережки и гребешок, петух сделается злобнее в бою.
Наконец птицы схватились. Они наскакивали друг на друга, хлопая крыльями, щелкая клювами, махая лапами. Зрители кричали что было мочи.
Квентин поморщился от отвращения: он недолюбливал грубых утех простонародья. Однако внезапно ему бросились в глаза два довольно прилично одетых джентльмена, также живо болевших за петухов, как и прочие оборванцы. Первый оказался весьма молодым человеком и к тому же ухарем: он высыпал на стол перед толпой все содержимое своего тугого кошелька. Другой мужчина не торопился сделать ставки, видимо, потому, что был постарше и посдержанней первого. Квентину показались знакомыми черты этого последнего.
