Анжелика считала, что юноша еще не пришел в себя после пережитого и пока не оправился от лихорадки. Но благодаря ее заботам Давид все же пошел на поправку.
Она напомнила юноше, что у нее с мэтром Буржю существовал договор о долях в предприятии. Но Давид энергично воспротивился такого рода притязаниям. Он — наследник, у него есть соответствующие бумаги, и только они представляют собой верное оружие против тех, с кем он собирается бороться: цеховых организаций, чиновников, надзирающих за соблюдением закона о наследовании.
— Мэтр Буржю был моим дядей.
— Мэтр Буржю был моим отцом, — возразила Анжелика.
Только теперь она осознала, что наивный и вспыльчивый мэтр Буржю, порой не желавший поддерживать ее рискованные затеи, действительно был ей как отец. Он был для нее единственным защитником во враждебном мире, где одинокая женщина легко становится добычей для всех и каждого.
Но она не стала доказывать это Давиду. Она видела, как из-за волнений разрасталось кровавое пятно на повязке, которой был перевязан лоб юноши. Она отпустила его, перед дорогой заставив выпить укрепляющий настой и сделав перевязку. Люди, с которыми ему предстояло встретиться, знали, что юноша был ранен во время трагедии, разыгравшейся на улице Нищеты, но будет лучше, если он произведет благоприятное впечатление. По крайней мере, он остался в живых.
Неотступная боль терзала сердце Анжелики. Она потеряла двух дорогих ее сердцу людей. Смерть мэтра Буржю и маленького Лино обернулась зияющей пустотой в ее душе. Ведь они сыграли такую важную роль в ее судьбе, в восстановлении ее разбитой жизни!
Она то и дело ловила себя на том, что собирается позвать их. Ей постоянно хотелось им что-то сказать. Где же они? Ужасные обстоятельства их гибели лишь усиливали скорбь. А она не была рядом, чтобы защитить их. Ведь они были совсем как дети! Она заплатила Деревянному Заду, Великому Кесарю воровского братства, за свое право жить свободно и быть счастливой. Потерявший любимую жену мэтр Буржю сумел избежать печальной участи пьяницы, который топит горе в вине, и хотя Анжелике порой приходилось тормошить ротисье, чтобы он проявлял больше смелости и принимал ее нововведения, он вновь почувствовал вкус к делам трактира. А когда молодая женщина думала о Лино, ее сердце просто разрывалось от боли. Пикколо тоже никак не могла оправиться после гибели маленького музыканта. Сжавшись в комочек, она сидела в углу и, казалось, снова и снова переживала увиденный ею кошмарный спектакль. Анжелика поручила зверька заботам Жавотты, детей и собаки Пату, к лохматому боку которой обезьянка любила прижиматься. Она умоляла их сделать все возможное, чтобы успокоить несчастное крохотное существо, вернуть его к жизни, повторяла, что не переживет потери Пикколо. И это было правдой.
Дегре, а Одиже и подавно, не могли понять глубину ее горя, ведь она не проронила ни слезинки.
Днем и ночью Анжелику занимало лишь одно: охота, беспощадная погоня. Что будет происходить в городе? Как поступит король? Она думала о неминуемой расплате, которая должна наступить за этой бурей, заслонившей весь горизонт. Пусть виновные будут наказаны, а имена трусов разглашены.
Маркиз де Лавальер, понимая, что наступил его черед, решил сам во всем признаться сестре и отправился в особняк Бирон, где Людовик XIV поселил свою фаворитку. Перепуганная Луиза де Лавальер посоветовала младшему брату довериться государю и положиться на монаршую милость.
Он так и поступил.
— Боюсь, что, наказав вас слишком строго, я заставлю плакать прекрасные глаза, которые мне так дороги, — заявил Его Величество. — Месье, уезжайте из Парижа и присоединяйтесь к вашему полку в Руссильоне. Скандал мы замнем.
Между тем это оказалось не так просто. Скандал противился тому, чтобы его тушили. Среди горожан шли аресты. Людей бросали в тюрьму, пытали, но каждый день, как по часам, на улицах города появлялись листки с именем очередного злодея. Вот-вот должны были прозвучать имена маркиза де Лавальера, шевалье де Лоррена и, наконец, брата короля! Полиция обошла все типографии, за ними велась круглосуточная слежка. Многие из завсегдатаев Нового моста, пойманные на распространении листовок, томились в карцерах Шатле.
Но памфлеты находили даже в апартаментах королевы!
Было установлено наблюдение за каждым, кто входил и выходил из Лувра, все дворцовые входы охранялись, как ворота крепости. Кто бы ни вошел с утра во дворец, будь то разносчик воды, молочница или слуга, все подвергались тщательному обыску. Стражники стояли у окон, патрулировали коридоры. Никто не мог войти в Лувр или выйти оттуда незамеченным.
«Человек не пройдет, зато полчеловека…» — думал Дегре, подозревавший карлика королевы Баркароля в том, что тот является сообщником Анжелики.
Ее сообщниками стали еще и нищие, сидящие на углах улиц, — именно они прятали кипы листовок под своими лохмотьями, а затем раскидывали их на ступенях церквей и монастырей. И бандиты, которые ночью, ограбив добропорядочного горожанина, предлагали в утешение несколько листков для чтения; продавщицы цветов и торговки апельсинами с Нового моста… Большой Матье раздавал новые стихи Грязного Поэта под видом бесплатных рецептов.
Наконец, ее сообщником был сам новый Великий Кесарь — Деревянный Зад, во владения которого Анжелика безлунной ночью переправила три огромных сундука с памфлетами. Именно они скрывали имена пяти последних злодеев. Едва ли полиция нагрянет в вонючие лачуги предместья Сен-Дени: слишком неподходящий момент, чтобы атаковать квартал, для взятия которого потребовалось бы настоящее сражение.
Несмотря на все рвение, стражники, судебные исполнители, сержанты не могли поспеть повсюду. До рассвета было еще далеко, когда Маркиза Ангелов при помощи «своих людей» без малейших помех перевезла сундуки из университетского квартала во дворец Деревянного Зада.
Двумя часами позже арестовали владельца типографии и его работников. Один из распространителей памфлетов, оказавшийся в Шатле, не выдержал пыток «испанским сапогом» и назвал имя мэтра. В мастерской печатника обнаружились доказательства его вины, но не было найдено и следа листовок с грядущими разоблачениями. Тех, кто надеялись, что памфлеты еще не напечатаны, ждало разочарование: ранним утром весь Париж узнал о трусости маркиза де Торма, который вместо того, чтобы защитить маленького торговца вафлями, ушел из трактира, заявив товарищам по попойке: «До свидания, господа. Не стану изменять привычке и отправляюсь в постель к маркизе Ракено».
Для маркиза де Ракено измены супруги отнюдь не являлись тайной, но когда об этом раструбили на весь город, он счел необходимым вызвать соперника на дуэль и был убит. Пока господин де Торм приходил в себя после поединка, появился маркиз де Жевр и предъявил дуэлянту приказ об аресте.
